— Вы хотите сказать, что музыкант, желающий сыграть пьесу наподобие ES, должен в обязательном порядке хорошо знать вашу музыку перед тем, как играть ES?

— Нет, в данном случае это необязательно. Мой инстинкт подсказывает, что — следуя моей инструкции «Не думай ни о чем — а потом начинай играть» — он бы пытался прикасаться к струнам своего инструмента и все время останавливался, поскольку инструкция гласит, что нужно остановиться, как только начинаешь думать. Не знаю, надо попытаться. Мозг может функционировать, словно фильтр, избегая любых стилистических клише.

Причины постсоветского расизма (в том числе и социального – ненависти к бедным и неуспешным) часто принято искать в советских травмах: эмигрировавшие на Запад или оставшиеся здесь представители старшего поколения интеллигенции воспринимали любые разговоры о расовом угнетении и социальном неравенстве в Америке и Западной Европе как воспроизводство официального советского идеологического языка. Интеллигенция, когда-то сама переживавшая себя в качестве угнетенного советской властью меньшинства, теперь при помощи расизма бунтовала против нового угнетения со стороны политкорректного западного мейнстрима.

Эта извращенная диалектика раба и господина – отказ в сочувствии жертвам угнетения как манифестация собственной свободы от угнетения – без сомнения нуждается в серьезной рефлексии с позиций постколониальной теории.

С этим антисоветским мотивом связан и другой, подхваченный уже новым поколением российской интеллигенции – кричащий диссонанс между реальным и воображаемым Западом. Воображаемый Запад, представляющий собой торжество социальной гармонии и безотказно работающих демократических институтов, в последние годы все чаще подвергается атакам тревожной реальности, связанной с ростом неравенства и подъемом несистемных протестных движений, как справа, так и слева. Америка находится в центре воображаемого Запада и своим существованием придает ему качество космоса, идеального и желаемого порядка вещей, к которому неизбежно движется весь остальной несовершенный мир.

Протесты в Америке напоминают о том, что внутри самой совершенной демократии есть вечный чужой, который никогда не может стать равным – а значит, ставит под вопрос саму реальность политического равенства в рамках этой системы. Нервная реакция части российской либеральной публики на самом деле связана с тревогой не за чужую собственность, а за цельность своей картины мира – то есть с пугающим чувством, что "внутри твоей гармонии играют на гармонии", как когда-то пел Егор Летов.

Однако запущенный пандемией кризис впервые сделал возможным допущение, что на самом деле мы все – и в России, и в Америке – живем в рамках одной сложной и противоречивой реальности. Реальности, обнажившей в последние месяцы социальное неравенство, безответственность и жадность элит, полицейское насилие и пороки политических систем, которые становятся явными и все больше вызывают протест тех слоев общества, которые прежде сохраняли пассивность. Чувство, что все мы являемся частью одной истории, бесконечно далекой от завершения, пугает и заставляет цепляться за старые знакомые идеологические фигуры тех, кто привык ощущать твердую почву под ногами.

Study 1 documented these beliefs among white laypersons and revealed that participants who more strongly endorsed false beliefs about biological differences reported lower pain ratings for a black (vs. white) target. Study 2 extended these findings to the medical context and found that half of a sample of white medical students and residents endorsed these beliefs. Moreover, participants who endorsed these beliefs rated the black (vs. white) patient’s pain as lower and made less accurate treatment recommendations.