О рыбах, рыбках, рыбицах, рыбаках и рыбехах В водах этой по-своему несчастной Гидры.
В Моем приложении к журналу «Рыбное хозяйство», Как-то совсем недавно была заметка О Купавинском комплексе водоёмов. Главным образом, О Бисеровских песчаных карьерах, Называемых у рыбаков просто Гидра.
Состоящих из четырёх котлованов: Старая гидра, Новая гидра, Блюдце И Новейший, Самый большой, Кажется Кудиновский, Продолжающий еще расти в неопределенном направлении Поглощая в себя Всю, эту Новую Гидру.
Первый, Самый старый карьер, Мне неизвестно Когда появился. Даже мой отец, Заядлый рыбак, И тот, Этого точно не знает. И в нем.., Трудно себе представить, Вдруг как-то появилась, Голубая рыба моей мечты – Форель, большая, голубая, озерная!
Подолгу службы в экспедиции, Приходилось ездить и на Дальний Восток, В Приморье, Поистине рыбный край, Где в реках водилась большая, Пятнистая, как леопард, Форель.
Её там тогда, не дооценил, Слишком уж было велико разнообразие крупной рыбы. А в горах Узбекистана Ловилась мелкая Форелька, Вместе с Маринкой, Называемой ещё рыба-Лев, И Усачом, Похожим на большого сильного И премудрого пескаря.
Там.., Высоко в горах, На моих альпийских лугах, Росли мои первые Эремурусы, Цветы похожие на восковые свечи Величиною в полный рост человека, ослепительно ярко горевшие в то незабываемое время, в первых лучах этого восходящего солнца.
А здесь! Как в песне об отчем доме, Голубая, озерная Форель!, Никогда бы не поверил, Да и сейчас не верю!, Что в трёх километрах от дома, Она! Но ловил же...
Это как про Маляра, Истопника и теорию относительности, Как.., Черте не знаю Что?!.
Тут рыщешь везде и по всюду, А Она вот!, тут!, рядом! Это же как «Песня про велосипед» Или априорный постулат Бутерброда.
Ведь, на первый взгляд такого не бывает!, Да и не должно бы быть!, Но ведь есть же!, Теперь точно знаю, что есть!
Опираясь на опыт ностальгии, От беды моей пустяковой, Не выдержал как-то И сбежал от жены, Детей и работы, Кажется на день Победы на девятое Мая. Хотел по образу и подобию на мушку в на хлыст, Как ловил её ранее в бурных горных реках, И разную другую благородную рыбу!, Ан нет, не брала так.
А в железных садках у рыбачков нет – нет, Да и билась голубая Форель, Вместе с верхоплавками, Между карандашей судачков - Бершей И пятачками карасиков Няф-Няф, Нуф-Нуф, и Ниф-Ниф По четыре, 7, 8, 9 копеек, редко – редко Встречались по 13 одной монетой, А по 40 и рублю, Совсем не было видно. Ведь крупные Рыбы-Свиньи В это раннее, весеннее время, Ещё не проснулись от зимней спячки.
На Гидре, Дно светлое, песчаное, А вода голубая-голубая, Как ой ты мое море, море, море Черное, Море вольное, никем не приуроченное.
И глубина до 33 метров, Если судить по нестандартному хоботу Этого теперь уже сгоревшего земснаряда, Капавшего этот несчастный песчаный карьер.
А ведь его теперь, Уже кажется научились наращивать, Так что вода там всегда холодней По сравнению с полями всех этих затхлых и вонючих, Окружающих меня рыбхозов, С ненасытными комбикормом рыбами Свиньями.
Давно меня здесь не было, И на этом Бисеровском – Щурячьем озере, И на родной моей Купавинке, Где впервые услышал крик своей Медведки, Над равнинной туманностью своего детства.
Совсем ещё недавно В ней водились раки, Пока не спустили свои отходы Или может быть Все же свои удобрения Уж очень сердобольные!?
У которых головогрудь и усы Совсем как у моей Медведки, Но нет лап, и глаз как у крота Видящего только в темноте своего одиночества, И нет остальной моей потребности, Петь только хорошие песни сверчка, Но и у моей Медведки, Это не очень-то Пока хорошо получается.
Но она очень хочет летать В своем собственном свободном Хоть и грузном Полете самопознания.
Только вот эти, Рядом обитающие И в чем-то своем личном, Копошащиеся рачки, Постоянно пятятся назад, Если их вынуть из привычной, Им среды обитания.
Правда, По ночам, В Краснодарском крае, Они все-таки осторожно вылазят И долго, долго бродят с ностальгией, По краю топкого И еще влажного этого берега, Далеко от него не удаляясь, Совсем как те крабы На Охотском, Японском, Чёрном морях, Наверно и на Белом море тоже. Но этого, Пока мне еще не приходилось увидеть, Но думаю, что и там-то же самое, А может все же иначе, не так как везде!? Очень хочется все же на это надеяться и верить...
Интересно, Почему з-Рачки Появляются только ночью, Света боятся что ли? И от этого потом прячутся всё время В темноте своего одиночества!
Ведь к-Рабы и днём вылазят, Правда, Затем прячутся в уединенные расщелины Этого нагромождения прибрежных скал И долго, долго сидят, Пуская свои мыльные пузыри равнодушия, И лупя на этот весь свет Своими лупо-образными И бессмысленно торчащими глазами на тоненьких ножках, Как у этих глиняных памятников, Похожие на что-то неприличное Даже для всех моих женщин.
Им бы, гипсовым, человечины!
Голубая Форель, Совершенно случайно появилась На Старом и заброшенном карьере, Могла бы ведь появиться и на Новом, Выкопанном во времена застоя, Не говоря уж о Новейшем - Кудиновском И разделяет-то их только железнодорожное полотно. Ан нет, Кроме полосатых, как жизнь окуньков – космонавтиков, Теперь уже ва-учи-ров или ещё как?, Мне ничего там существенного так и не попадалось.
Да извечный крик ласточек-береговушек, Свалившихся из своих нор, В бестолковом щебетании мечущихся над, До удивления, голубой водой. Наверное, В погоне за подёнками в пасмурные дни, А в ясные дни, носившиеся где-то далеко в верхах. Вероятно, гоняли там Пустозвонных козявок, комаров да мошек, Которых занесла, Ох нелёгкая, Слишком высоко Струёй восходящего мысленного потока.
Вместе со стрижами Ласточки-береговушки Изредка спускались, Чтобы с жаждой чиркнуть По глади этой спокойной воды, Оставить шрам на ней, Напиться и улететь, Толи в нору, Толи ещё куда, Но к себе самому.
Потом уже появилось "Блюдце", Во времена перестройки чего-то неприличного, Зажатое лесом, рыбхозами И этими огороженными вашими дачными участками. Там, Рыбы-Свиньи Просыпаются чуть раньше И клюют на всевозможные наживки несколько чаще, Даже с необузданной жадностью И больших размеров, Ведь оно всего-то 18 га, Да и не такое глыбокое, По сравнению со Старым карьером И, естественно, Быстрей прогревается, Порой ласковым ещё пока солнцем.
Поговаривают, Что и в нём водится или водилась благородная рыба. С одной стороны хочется в это все с надеждой поверить!, А с другой стороны, Противно, Ведь оно такое тёплое как железнодорожная вода, Вонючее и затхлое, Как наша реальная жизнь, Но дай же мне о Боже, Напиться даже И этой вонючей воды!
В Новейшем, Говорят, Водится или водился Язь, Очень бойкая, Сильная и резкая рыба Язь!!!
С ней в первый раз познакомился в деревне Шеланга, На Волге, в 37 километрах от Казани, Выше по великой русской реке. Водился Он возле плодово-выгодного Вашего заводика. Где, наряду с зелёным музыкальным горошком на экспорт, Перерабатывалась и мной собранная, Владимирская вишня, малина, чёрная, красная и белая смородина И бесконечное количество запретных плодов – яблок. От этого заводика тянулся желоб, Вернее труба с Вашими отбросами, Вокруг которой и водились эти мои подъЯзки.
Всего этого теперь уже наверное и нет... Огромный яблоне – вишневый Этот коллективный сад перед домом моего деда, Давным давно срубили, И на его месте теперь сад железобетонных столбов с проводами И разбросанная, Старая, разбитая сельско-хозяйственная техника. Те, сады, Что оставались в овраге и на горе позади дома, Побило этими трескучими морозами, Старого и мудрого садовника уже нет И сажать сады, уже, наверное, некому.
С крупным до 7-9 килограмм Язем, Посчастливилось встретиться в Томске На реке Кеть! До удивления быстрая и вольная река Среди этого моря безмолвных топких болот, Постоянно меняющая свои очертания берега.
По одному из притоков этой реки, Минуя искусственный канал из лиственницы, По слухам, Построенный то ли еще при Петре первом, То ли при Екатерине, Далее, через какое-то загадочное озеро, Которое так и не удалось увидеть, Можно вплавь, Через водораздел попасть в Красноярский край.
И всё-таки, Я забрел в этот удивительный край, Метров на 500, Когда, В семидневном изнурительно трудном маршруте, Из-за пасмурной и дождливой погоды Потерял ориентацию на этой окружающей меня местности.
Всего то на всего, Стрелка моего старого компаса, От моего же пота, Прилипла к этой стеклянной крышке, Может и хорошо?, Что не встряхнул вовремя. С новым, Теперь жидкостным моим компасом Всего этого, Просто не сможет повториться!
Жаль только, Что Форель Из Старой Гидры сейчас куда-то ушла, Но все-таки очень надеюсь повстречать ее там, В недалеком будущем, Да и в других всевозможных местах, Где это возможно и не возможно по здравому смыслу.
Она один раз появлялась здесь, Рядом. Значит, сможет всегда снова Появиться в любом другом месте, Если Ты этого очень сильно, захочешь.
Энтомологическая коробка Собрана там, Где, не доходя, упрёшься, Наколота, расправлена, определена И свалена в художественную композицию.
Жил-был широкий кругозор… Владимир Сафронов -Николаич
Жил-был Мой широкий кругозор… Но ему постоянно говорили «Хватит витать в облаках!»
И Мой Кругозор все сужался и сужался, пока не стал точкой… Точкой Моего или Вашего зрения.
При этом, лихо закрутился сюжет С явно лесным антуражем, Где есть — Учитель волк И у него была прекрасная ученица — в красной шапочке, А рядом бегал, а то ли прыгал и кувыркался, То ли мой любопытный заяц, То ли Ваш кролик с пяти литровым цилиндром на голове И получилась коротенькая сказочка по подобию:
«Красной шапочки в стране чудес, А то ли в зазеркалье, А то ли здесь, а толи нет, Где мы все и существуем».
Свободу, Свободу бухим Зайцам И в лес их нахрен загнать всех, Весна же уже наступила, Только пока на них всех нету очередного половодья И старика их деда Мазая.
Чур, только я На эту авантюрную должность Не пойду, Из-за этого-то всего, Свои же рукава то мочить Что-ля однако!!!
И эта вся моя не простота постоянно напрягает Всех окружающих и меня тоже, но с этим всем я уже ничего поделать не могу, так как это во мне и во всем меня окружающем это Всё задано эндогенно
Попурри о рыбалке и рыболовной снасти, удачливых и неудачливых рыбаках и рыбках.
Предисловие
Форель в аллегорической форме - это мои научно-художественные исследования о периодической эволюции живой и неживой материи. Которую я ловил с 1980 года и теперь в самых общих чертах поймал и оформил в маленькую монографию и она изданную в немецком академическом издательстве.
Этот стишок, написан свыше 30-35 лет назад по этому поводу и за абстрактную модель я взял художественные мотивы известного поэта. Но все эти мои миниатюры, постоянно видоизменяются, как неоконченные произведения моей эволюции мысли.
Чтобы хоть что-то, в большей мере понять, надо прочитать все мои научно-художественные изыскания. Где обязательно есть те или иные объяснения всех этих научно-художественных абстракций.
Всё, что мы воспринимаем нашем мозгом - есть абстракция нашего мозга; слово, есть абстракция нашей мысли, мысль есть абстракция окружающего нас мира и все наши чувства и ощущения тоже абстракции.
Так как, в реальности, к примеру, цвет радуги или звук, это всего лишь отражение некой волны частиц воспринимающие нами как абстракции. Тоже самое можно сказать о всех наших ощущениях, а также, о душевной и физической боли.
Сам стишок на тему известного поэта или Попурри о рыбалке, Рыболовной снасти, И о удачливых И неудачливых рыбаках и рыбках. ============================= Мне что-то эта Надоедливая в голове Бацилла Своё бацала, Своё вот тут, Моя до боли родная душа - инфузория Туфелька, Смаргивая Ресничками – вибриссами, Этими вирусами, Что-то внутри так и закручивала
Выньте, ради бога, Перо моё из разума Выньте перо Ею всученное, В правое полушарие черепа, Этой Всевышней Сукой - Природой, Перо Моё скрюченное, Того ещё, трусливого Страуса.
Помогите Мне, Вы, Звери Мои добрые, Дайте средство, достать это пёрышко, Пёрышко, перышко моей родной Материи, Глубоко спрятанное в этой памяти.
Дайте же возможность Достать именно это пёрышко, Пёрышко, пёрышко петуха – Страуса, Сами же его на рыболовный крючок намотаете, И вместе будем ловить голубую рыбку,
Поймаем рыбку голубую, Потом можно ловить любую, Хочешь можно серебряную, А хочешь, даже золотую.
Надоели все, эти Щуки начальственные И Все, Все Краснопёры С глазами своими Савково-белёсыми, И Эти Голавлики жадные С икрой своей Недоношенной,
Нечем дышать В этом болоте Всеобщей ненависти, Вашего аммиака И сероводорода с фекалиями.
Не возможно свободно жить, Среди мелкой Густеры И Воблы шелкоперой И Судачков этих - Бершей, Карандашиков,
Не возможно здесь жить, Среди этих Налимов Ненасытно-уродливых, Невозможно здесь жить Среди окружающей этой, Вашей Селетёрной тухлятины,
Дайте, О дайте же Вы, О господи, Глотнуть хоть раз Чистого воздуха.
Не могу Питаться Вашими примитивными отчетиками - верхоплавками, Не нужны мне, Этих Научных статеек - пескарики премудрые И Эти Ваши Толстые Карпики Со своей Диссертацией толстопузые
Не нужны мне - Эти Бычки - Ротаны, Совершенно безмозглые, В своих научных Семинариях, Медресе и Синагогах Чему-то Только своему наученные или ученые.
Помогите, Вы, Щучьи дети Кильки, В своей жизни Несчастные.
О, дайте же Достать только самопишущее перо Той, петушиной жар-птицы,
Всё-таки хочется, Поймать именно эту голубую рыбу, А потом уже, ловите на выбор, Любую рыбу и рыбицу Какую только захотите.
Дайте же Поймать только её, Глубинную, Дайте же При жизни Посмотреть, Как она светится Своими родинками – подобия Там, в голубом, Озере бесконечности.
Все равно, Что потом с нею сделаете, Всё равно ведь, Только поглядите на неё И отпустите,
Ведь видел же её там, В голубом озере Озарения бесконечности, А потом уж ловите Со своею жаждою, На выбор, Любую рыбу и рыбицу, Какую только захотите.
Собрана большая, но далеко не полная коллекция засушенных бестолково-немых рыбных голов, разной чешуи и их обглоданных плавников.
В любительской рыбной ловле, на своего ещё живого живца и при этом использовались только разрешенные рыболовные снасти, натуральная прикормка, привада и естественные насадки.
Исп. В любительской этой своей рыбной ловли вечно ВРИО Нач. СДП Медведка.
Эта Аллегория на всем извечную тему Душа, память, совесть, чувства, Разум… и т. д. И у каждой и у каждого Есть свой личный стол И своя пока горящая свеча И прочее подсобно приусадебное хозяйство С личными охранно-сторожевыми собаками чувств, Которые иногда Или почти постоянно грызутся межу собой, В одной и той же общей Вашей, Староверческой деревне Единого организма, С покосившимися от времени Отдельными хатами организма.
________________________________________ ________
Попурри на Вечную тему, Для души горящей свечки, В одном лице Араба И его Кобылы.
Свеча на скатерти Моей души, Совсем чуть-чуть горела, Свеча просила, потуши, И тихо, тихо тлела,
А, на памяти души, Свеча дымила, Не понимая, Что же с ней, Поскуливая ныла,
А на другом совсем столе Свеча чудила, Опарафинив всё вокруг, Почти совсем Расплылась.
Свеча души, Чадя, Светила на своём столе, Бросая тени,
Бросая тени На стене, Столе, В своём гареме.
А пламя колебалось На ветру, Все, оживляя, И освещала всё вокруг, Внутри себя, Едва держась за кончик фитиля, Своей одеждой.
Слеза стекала по свече, Слеза стекала, И фитилёк уж потемнел, Держась за пламя,
А пламя колебалось в темноте, От дуновенья ветра, И то ложилось, То вставало на колени,
И ведь, Все могло Совсем потухнуть В этом чёрном м-Раке, И перестать светить И греть В з-Рачке у той собаки.
А зажигания свеча, Все ещё искрила, Нет, говорит, У Нас с Вами всеми контакта, Только поршневые кольца свои разносила, Да поцарапала Самое сердце, душу и зеркало заднего, Уже прошедшего вида.
Вставить бы Вам всем, там, В Ваш подсвечник потребности, Новую ново-Каин-овую свечку, Чтобы не было Того Всеобщего геморрроя, Но тогда, ведь Не будет свежей подачи, И все они могут замёрзнуть снова.
Налить бы Вам всем В вашу лампадку Масла персикового с серой*, Чтоб Их всех, бросало, То в жар, то в холод. И так колебало бы, То влево, то вправо, И чтоб опять, закалило И может быть, Отпустило бы, снова.
Надоел весь этот ладан, Надоела вся эта копоть, И лампадка Моя Совсем распаялась, Разлила в себе что-то, такое.
Но ведь надо же, Чтобы, хоть что-то светило, Но ведь надо же, Чтобы хоть что-то грело, Но ведь надо же, Чтобы хоть что-то тлело, Или даже, Пусть-бы хоть-бы коптило.
Пусть же тогда себе свое парафинят, Пусть, что-то только своё скипи-дарят, Пусть обливаются, Пчелиным воском кусая, Пусть чирикают, Со своим зажиганием Из ново-Каина.
Все это, Законсервировано в своем собственном питательном соку.
Консервантом является — сладко-горькая И тягучая Патока С включениями пыльцы И горьких семян Разных сорных трав, Лепестками лекарственных Особо горьких Травянистых и кустарниковых растений, Настоя лебеды, Прополиса, Пчелиного И змеиного яда И, прочих ядов Различных насекомых, Летающих, Паразитирующих И ползающих на коленках тварей.
Исп. вечно ВРИО Нач. СДП Медведка.
* - персиковое масло с серой Это Сульфазин или в простонародье Сульфа — варварский медицинский препарат,
Применявшийся раньше, Главным образом, Как издевательская пытка, В виде наказаний При лечении алкоголиков и наркоманов.
Препарат изобретен В гитлеровских концентрационных лагерях И сейчас В нашей стране запрещен Минздравом.
При применении этого препарата Наблюдались инфаркты. При этом, человеку Периодически становилось То жарко до такой степени, Что он просто рвет На себе нательную одежду, То становится очень холодно И ничто не может его согреть, Даже множество Накинутых на него шерстяных одеял.
Одновременно, Человек испытывает невыносимые Физические и моральные боли, Так как, даже не может Нормально добраться По стенке до туалета, Не говоря уж, О нормальном справлении Своих физиологических нужд.
Бывает, разговариваешь И дискутируешь с человеком, А у него взгляд такой: Словно свет-то в глазах как бы ещё горит, А в доме том, По существу, никого и нет…
Но если в нем есть Хоть крупица искры его интеллекта То можно еще, можно, Разжечь огонь в его камине И попытаться поправить Вместе и сообща Его крышу, фундамент и сруб
⍟ Владетьмир (Владетьмир), В 19-м веке некто Платон Лукашевич, знаток 40 языков мира, толкал мысль о ИСТОТНОМ языке всех землян, то есть, о языке от ИСТОЧНИКА.
Другие языки мира он относил к ЧАРОМУТНЫМ, то есть, Речи Смешаной, …
Ближе всех к истотному языку — славянские языки, особенно русский.
Другой автор, уже конца 20-го века, Вашкевич Н. Н, http://nnvashkevich.narod.ru толкает мысль, что арабский язык был языком науки прошлой цивилизации землян, а славянские (русские) языки — единственным языком планеты… При этом, арабский и русский — «зеркальны».
О рыбах, рыбках, рыбицах, рыбаках и рыбехах Владимир Сафронов -Николаич В водах этой по-своему несчастной Гидры.
В Моем приложении к журналу «Рыбное хозяйство», Как-то совсем недавно была заметка О Купавинском комплексе водоёмов. Главным образом, О Бисеровских песчаных карьерах, Называемых у рыбаков просто Гидра.
Состоящих из четырёх котлованов: Старая гидра, Новая гидра, Блюдце И Новейший, Самый большой, Кажется Кудиновский, Продолжающий еще расти в неопределенном направлении Поглощая в себя Всю, эту Новую Гидру.
Первый, Самый старый карьер, Мне неизвестно Когда появился. Даже мой отец, Заядлый рыбак, И тот, Этого точно не знает. И в нем., Трудно себе представить, Вдруг как-то появилась, Голубая рыба моей мечты — Форель, большая, голубая, озерная!
Подолгу службы в экспедиции, Приходилось ездить и на Дальний Восток, В Приморье, Поистине рыбный край, Где в реках водилась большая, Пятнистая, как леопард, Форель.
Её там тогда, не дооценил, Слишком уж было велико разнообразие крупной рыбы. А в горах Узбекистана Ловилась мелкая Форелька, Вместе с Маринкой, Называемой ещё рыба-Лев, И Усачом, Похожим на большого сильного И премудрого пескаря.
Там., Высоко в горах, На моих альпийских лугах, Росли мои первые Эремурусы, Цветы похожие на восковые свечи Величиною в полный рост человека, ослепительно ярко горевшие в то незабываемое время, в первых лучах этого восходящего солнца.
А здесь! Как в песне об отчем доме, Голубая, озерная Форель!, Никогда бы не поверил, Да и сейчас не верю!, Что в трёх километрах от дома, Она! Но ловил же…
Это как про Маляра, Истопника и теорию относительности, Как., Черте не знаю Что?!.
Тут рыщешь везде и по всюду, А Она вот!, тут!, рядом! Это же как «Песня про велосипед» Или априорный постулат Бутерброда.
Ведь, на первый взгляд такого не бывает!, Да и не должно бы быть!, Но ведь есть же!, Теперь точно знаю, что есть!
Опираясь на опыт ностальгии, От беды моей пустяковой, Не выдержал как-то И сбежал от жены, Детей и работы, Кажется на день Победы на девятое Мая. Хотел по образу и подобию на мушку в на хлыст, Как ловил её ранее в бурных горных реках, И разную другую благородную рыбу!, Ан нет, не брала так.
А в железных садках у рыбачков нет — нет, Да и билась голубая Форель, Вместе с верхоплавками, Между карандашей судачков — Бершей И пятачками карасиков Няф-Няф, Нуф-Нуф, и Ниф-Ниф По четыре, 7, 8, 9 копеек, редко — редко Встречались по 13 одной монетой, А по 40 и рублю, Совсем не было видно. Ведь крупные Рыбы-Свиньи В это раннее, весеннее время, Ещё не проснулись от зимней спячки.
На Гидре, Дно светлое, песчаное, А вода голубая-голубая, Как ой ты мое море, море, море Черное, Море вольное, никем не приуроченное.
И глубина до 33 метров, Если судить по нестандартному хоботу Этого теперь уже сгоревшего земснаряда, Капавшего этот несчастный песчаный карьер.
А ведь его теперь, Уже кажется научились наращивать, Так что вода там всегда холодней По сравнению с полями всех этих затхлых и вонючих, Окружающих меня рыбхозов, С ненасытными комбикормом рыбами Свиньями.
Давно меня здесь не было, И на этом Бисеровском — Щурячьем озере, И на родной моей Купавинке, Где впервые услышал крик своей Медведки, Над равнинной туманностью своего детства.
Совсем ещё недавно В ней водились раки, Пока не спустили свои отходы Или может быть Все же свои удобрения Уж очень сердобольные?!
У которых головогрудь и усы Совсем как у моей Медведки, Но нет лап, и глаз как у крота Видящего только в темноте своего одиночества, И нет остальной моей потребности, Петь только хорошие песни сверчка, Но и у моей Медведки, Это не очень-то Пока хорошо получается.
Но она очень хочет летать В своем собственном свободном Хоть и грузном Полете самопознания.
Только вот эти, Рядом обитающие И в чем-то своем личном, Копошащиеся рачки, Постоянно пятятся назад, Если их вынуть из привычной, Им среды обитания.
Правда, По ночам, В Краснодарском крае, Они все-таки осторожно вылазят И долго, долго бродят с ностальгией, По краю топкого И еще влажного этого берега, Далеко от него не удаляясь, Совсем как те крабы На Охотском, Японском, Чёрном морях, Наверно и на Белом море тоже. Но этого, Пока мне еще не приходилось увидеть, Но думаю, что и там-то же самое, А может все же иначе, не так как везде?! Очень хочется все же на это надеяться и верить…
Интересно, Почему з-Рачки Появляются только ночью, Света боятся что ли? И от этого потом прячутся всё время В темноте своего одиночества!
Ведь к-Рабы и днём вылазят, Правда, Затем прячутся в уединенные расщелины Этого нагромождения прибрежных скал И долго, долго сидят, Пуская свои мыльные пузыри равнодушия, И лупя на этот весь свет Своими лупо-образными И бессмысленно торчащими глазами на тоненьких ножках, Как у этих глиняных памятников, Похожие на что-то неприличное Даже для всех моих женщин.
Им бы, гипсовым, человечины!
Голубая Форель, Совершенно случайно появилась На Старом и заброшенном карьере, Могла бы ведь появиться и на Новом, Выкопанном во времена застоя, Не говоря уж о Новейшем — Кудиновском И разделяет-то их только железнодорожное полотно. Ан нет, Кроме полосатых, как жизнь окуньков — космонавтиков, Теперь уже ва-учи-ров или ещё как?, Мне ничего там существенного так и не попадалось.
Да извечный крик ласточек-береговушек, Свалившихся из своих нор, В бестолковом щебетании мечущихся над, До удивления, голубой водой. Наверное, В погоне за подёнками в пасмурные дни, А в ясные дни, носившиеся где-то далеко в верхах. Вероятно, гоняли там Пустозвонных козявок, комаров да мошек, Которых занесла, Ох нелёгкая, Слишком высоко Струёй восходящего мысленного потока.
Вместе со стрижами Ласточки-береговушки Изредка спускались, Чтобы с жаждой чиркнуть По глади этой спокойной воды, Оставить шрам на ней, Напиться и улететь, Толи в нору, Толи ещё куда, Но к себе самому.
Потом уже появилось «Блюдце», Во времена перестройки чего-то неприличного, Зажатое лесом, рыбхозами И этими огороженными вашими дачными участками. Там, Рыбы-Свиньи Просыпаются чуть раньше И клюют на всевозможные наживки несколько чаще, Даже с необузданной жадностью И больших размеров, Ведь оно всего-то 18 га, Да и не такое глыбокое, По сравнению со Старым карьером И, естественно, Быстрей прогревается, Порой ласковым ещё пока солнцем.
Поговаривают, Что и в нём водится или водилась благородная рыба. С одной стороны хочется в это все с надеждой поверить!, А с другой стороны, Противно, Ведь оно такое тёплое как железнодорожная вода, Вонючее и затхлое, Как наша реальная жизнь, Но дай же мне о Боже, Напиться даже И этой вонючей воды!
В Новейшем, Говорят, Водится или водился Язь, Очень бойкая, Сильная и резкая рыба Язь!!!
С ней в первый раз познакомился в деревне Шеланга, На Волге, в 37 километрах от Казани, Выше по великой русской реке. Водился Он возле плодово-выгодного Вашего заводика. Где, наряду с зелёным музыкальным горошком на экспорт, Перерабатывалась и мной собранная, Владимирская вишня, малина, чёрная, красная и белая смородина И бесконечное количество запретных плодов — яблок. От этого заводика тянулся желоб, Вернее труба с Вашими отбросами, Вокруг которой и водились эти мои подъЯзки.
Всего этого теперь уже наверное и нет… Огромный яблоне — вишневый Этот коллективный сад перед домом моего деда, Давным давно срубили, И на его месте теперь сад железобетонных столбов с проводами И разбросанная, Старая, разбитая сельско-хозяйственная техника. Те, сады, Что оставались в овраге и на горе позади дома, Побило этими трескучими морозами, Старого и мудрого садовника уже нет И сажать сады, уже, наверное, некому.
С крупным до 7−9 килограмм Язем, Посчастливилось встретиться в Томске На реке Кеть! До удивления быстрая и вольная река Среди этого моря безмолвных топких болот, Постоянно меняющая свои очертания берега.
По одному из притоков этой реки, Минуя искусственный канал из лиственницы, По слухам, Построенный то ли еще при Петре первом, То ли при Екатерине, Далее, через какое-то загадочное озеро, Которое так и не удалось увидеть, Можно вплавь, Через водораздел попасть в Красноярский край.
И всё-таки, Я забрел в этот удивительный край, Метров на 500, Когда, В семидневном изнурительно трудном маршруте, Из-за пасмурной и дождливой погоды Потерял ориентацию на этой окружающей меня местности.
Всего то на всего, Стрелка моего старого компаса, От моего же пота, Прилипла к этой стеклянной крышке, Может и хорошо?, Что не встряхнул вовремя. С новым, Теперь жидкостным моим компасом Всего этого, Просто не сможет повториться!
Жаль только, Что Форель Из Старой Гидры сейчас куда-то ушла, Но все-таки очень надеюсь повстречать ее там, В недалеком будущем, Да и в других всевозможных местах, Где это возможно и не возможно по здравому смыслу.
Она один раз появлялась здесь, Рядом. Значит, сможет всегда снова Появиться в любом другом месте, Если Ты этого очень сильно, захочешь.
Энтомологическая коробка Собрана там, Где, не доходя, упрёшься, Наколота, расправлена, определена И свалена в художественную композицию.
Нет в них ни: политического задора всеобщего идиотизма, политических принципов дурализма. И говорят, что они редко ходят в женские и общественные бани и не пьют с очередного похмелья напитки крепче нарзана.
Для особо непонятливых Общественная баня - это Гос. Дума
Спитой отчаявшийся густой купеческий Чай или, почти бесконечно-божественный Ч-ифир всеобщего пространства и Чифирный ветер чаинок в подтверждение всеобщей Ньютоновской механики окружающего и теории относительности.
Густой, тот самый вислоухий, индийский, с длинным хоботом Чай! Особо ценный пищевой вздрючиватель и с ним ни какое Ваше Кофффи, элеутерокок, лимонник, заманиха, Жёньшень или Тяньшань и тем более эта ваша пресловутая прочая Ханка, несравнимы! Следует только его не глотать, а распределять по слизистой оболочке своего рта и гортани мелкими глотками как бы жадными хопками с горячими брызгами, чтоб он сразу смог, проник в вашу кровь, душу и мозг через слизистую оболочку рта и вашей охрипшей гортани. В противном же случае Вы можете и захлебнуться в своей собственной этой бливотине окружающего, если проглотите все это густонасыщенное и терпкое в желудок все сразу и холодным.
На одном только густом купеческом Чае можно практически бесконечно тянуть лямку своей торной тропы Жизни по любой её пересеченной местности, неся при этом любую тяжесть памяти, совести и души… И при этом при совершенно ясном и трезвом уме не будет той повседневной усталости и отрешенности от всего этого ныне происходящего и запойного.
Следует только подобрать свою дозу — норму крепости этого купеческого Чая в соответствии со скоростью работы вашей печени, определяя это всё своей в той или иной мере халерично-сонгвинето-флегматично-менхоЛи чности и объема твоей биомассы мозга, то есть скорости и объема Ваших биохимических и нейронных процессов. Ведь всего наиболее ценного можно всегда переборщить и даже полезное может навредить, а вредное в малых дозы этого Яда в своей норме может помочь.
Любое простое существующее явление имеет свою совокупность множества и обязано иметь свою норму в данный текущий момент времени и среднемноголетнюю норму своего бытия. И этой нормой является закон нормального распределения генеральной совокупности, и все прочие распределения являются его производными и там почему-то не вычленены какие-то особо фост мажорные и, или систематические факторы, определяющие ту или иную скошенность, многоглавость и Эксцесс со стандартным отклонением от нормального распределения Ваших чувств и моей экономики или это всё определяется эволюционной альтернацией соответствующих таксонов бытия.
Этот Кофеин Чая с его танидами, легнинами и прочими корпускулами и дубильными веществами и ферментами катализаторами, очень полезны и нормализуют все ваши соматические, психологические и душевные процессы и даже негативные процессы этой вездесущей моей ишемии значительно угнетаются, и нормализуется общее мое и ваше физиологическое состояние окружающего.
Крепкий купеческий Чай лучше всего заварить крутым кипятком именно в своей консервной банке именно своих полушарий, чтоб он обязательно пах цинком и потом на огне с дымком или на угольках костра следует его осторожным образом приподнять или подкипячивать его осторожно раза три, но ни в коем случае не кипятить, так как чай от этого умирает и становится почти безвкусным и горьким как эта окружающая тебя жизнь. Затем следует практически сразу сделать катерма, то есть наполнить наполовину свою правую кружку и это все обратно слить в общую левую банку, и после обязательно укрыть плотно блестящей фольгой и накрыть это все чем-либо теплым и приятным. Дав ему, немного настоятся и чтоб эти все нефеля и чаинки жизни быстро, быстро заварились, настоялись и экстрагировали практически почти все полезные свои питательные вещества за несколько минут и сами опустились на самое дно повседневной обыденности.
Хорошо и вкусно пить в любое время дня и ночи этот, свой купеческий Чай, мелкими горячими резкими хопками с брызгами в самую душу Вашей гортани. При этом обязательно обжигая свои губы вприкуску с маслинами или оливками, но только обязательно с косточками, с терпкой еще не зрелой красной рябиной или вяжущей огородной этой черноплодкой и тому подобным набивающей терпкую оскомину и забивающим вместе с этим Чаем все вкусовые рецепторы. При этом через некоторое время остается только необузданная вкусовая жажда все это поглощать и поглощать, но рецепторы все у вас уже забиты и Вы не чувствуете не только послевкусия, но и самого вкуса Чая и надо просто в очередной раз ополоснуть язык холодной ключевой водой. Как если бы Вы пробовали разные сорта кофе, вина при дегустации или в место, холодной воды надо просто немножко пожевать кислой раскидистой клюквы, развесистой брусники, огурчиков малосольных, соленых или маринованных, квашеных яблок или капусты и тому подобное, освежающее Ваш язык и мозг. Но только не сладкого из-за моего Диабета после этой принудительной инсулино-шоко-теропии в прошлом и ныне, по сути, принудительно привитого безумства окружающего.
После все эти уже спитые чайные нефиля и чаинки следует по возможности отжать своей десертной или столовой ложкой и залить это все опять крутым кипятком. Можно все это опять осторожно раза три приподнять на Вашем почти уже потухшем костре и оставить этот уже вторяк на грядущую ночь. И с жаждой на утро это всё такое кофейное или какао-мутное и уже холодное выпить одним залпом обливаясь подобно холодному молоку или квасу, но только не забудьте, пожалуйста, все-таки поделиться с другом или с Вашим неразлучным спутником.
Слово или слова, это все абстракция чего-либо и соответственно и ваши мысли есть абстракция и реальных цветов радуги не существует в реальности, а есть только длинна или период волны и волн которые периодически вступают в резонанс. И даже ваша боль по существу есть только абстракция…
Особый ценитель теперь уже спитых своих нифилей и чаинок этого дела пустопорожне потрепанных чувств и ощущений.
С прискорбием, надеждой и уважением Ваш ибн Медведка…
Нет в них ни: политического задора всеобщего идиотизма, политических принципов дурализма. И говорят, что они редко ходят в женские и общественные бани и не пьют с очередного похмелья напитки крепче нарзана.
Для особо непонятливых Женская Общественная баня — это Гос. Дума
Дон Румата и Павел Судоплатов Фантастический «прогрессор» и реальный агент НКВД: кто и почему круче на деле
Павел Былевский
В произведениях братьев Стругацких много непростой жизненной правды, огромная подкупающая убедительность. Недаром так много споров о том, какой именно смысл они «вкладывали» в образы своих героев, в сюжеты произведений. В «Обитаемом острове» они «на стороне» Максима Каммерера или Рудольфа Сикорского − и т. п. Интересно, что, читая эту книгу (как и многие другие), человек в разные периоды жизни может мысленно «занимать сторону» одного из них − потом другого; обоих осуждать, а потом восхищаться; критически поддерживать…
Братья Стругацкие намного сильнее именно как художники, чем как теоретики будущего. Можно вспомнить и о соотношении реакционных идей и величайшей художественности у Л.Н. Толстого («зеркала русской революции»), Ф.М. Достоевского, да и у А.М. Горького временами подобные диссонансы случались. Тоже непростая диалектика: как говорится, «не только вопреки, но и, отчасти, благодаря».
Как писал Карл Маркс, «все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят своё рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики». Так же и с результатами нравственного поиска братьев Стругацких. Они, как и И.А. Ефремов − современники условного «XX съезда КПСС».
Тогда при Н.С. Хрущеве не только начали «борьбу с культом личности» И.В. Сталина, но был взят курс на «мирное сосуществование» с империализмом. Готовились экономические реформы Е.Г. Либермана, которые потом провели при А.Н. Косыгине. В плановую экономику внедрили рыночные механизмы, превратили прибыли в решающий показатель эффективности производства. Тем самым была начата реальная конвергенция, подготовка реставрации капитализма, завершившаяся при М.С. Горбачеве − Б.Н. Ельцине.
То была политическая переломная точка, победа той общественной тенденции, что нанесла негативный отпечаток и на творчество братьев Стругацких и И.А. Ефремова. Для их «людей коммунистического будущего» просто нет классовой борьбы, и словно не было никогда. Их коммунистическое общество − результат скорее «конвергенции», чем всемирного революционного процесса, классовой борьбы пролетариата против буржуазии.
Что проступает наглядно, если их сравнить с советской научной фантастикой 1920−1930-х годов: «Аэлитой», «Гиперболоидом инженера Гарина», «Союзом пяти» А.Н. Толстого, с «Продавцом воздуха» и другими произведениями А. Беляева. Там решающе действуют рабочий класс, спецслужбы и армия СССР. Герои восстают против основ и обычаев эксплуататорского буржуазного общества. На глазах аудитории вершится мировой революционный процесс. Кстати, в экранизациях их произведений в 1960-е годы классовая борьба осталась за кадром, её «обрезали».
Вряд ли нужно особо ценить Стругацких и Ефремова как «художественных» футурологов за постановку морально-этических проблем, так как с этим прекрасно справляется обычная хорошая литература, искусство в целом. Просто зачастую под видом постановки «проблематики будущего» оказываются проблемы сегодняшние и вообще так называемые «вечные».
Весь вопрос в том, чтобы они осмысливались в художественной форме глубоко, правдиво и результативно. Удивляет, что герои произведений и Стругацких, и И.А. Ефремова «не помнят», как на самом деле возник их коммунизм, отделываясь малосодержательными общими словами. На фоне того, как реально возникал социализм в СССР и других странах, в какой смертельной борьбе и муках рождался и отстаивал право на жизнь, это выглядит то ли слепотой, то ли интеллигентским чистоплюйством. Вместо подлинного «сверхчеловека будущего» появлялся морализирующий чистоплюй-интеллигент, кушающий «рисовые котлетки» (как верно в отношении «зеркала русской революции» подметил В.И. Ленин).
Изъяны философского понимания законов истории братьями Стругацкими при экстраполяции в будущее наносят ущерб художественной правде их произведений. Они подменили тему революционного изменения мира на основе реального исторического опыта морально-нравственными проблемами, в которых запутались и оказались в тупике позднего пессимизма. Впрочем, у самих братьев Стругацких есть блистательная автопародия. В «Понедельник начинается в субботу» вместо совершенного, полностью удовлетворённого человека синтезировали… стяжателя, лопнувшего от обжорства.
Желая помочь архаическим человеческим цивилизациям, «прогрессоры» и люди эпохи Великого Кольца не прибегают к марксистско-ленинскому конкретно-историческому анализу. Хотя перед ними все явные признаки давно известных общественно-экономических формаций: феодальной (Арканар в «Трудно быть богом»), капитализма в стадии «ультраимпериализма» (Торманс в «Часе быка»).
Похоже, авторы считают, что идеология коммунистического будущего настолько «превзойдёт» марксизм-ленинизм, что и упоминать о нём будет излишне. Но почему тогда мы ведём родословную философии, начиная с первых известных философов античности? Для чего изучаем философские, религиозные системы, мифологию древнейших народов?. Сверхлюди будущего не знают, что такое классовая борьба, но пытаются понять чужие цивилизации и помочь им ускорить развитие? Да это как не уметь дважды два посчитать, а пытаться говорить о высшей математике.
В итоге у авторов получается не «сверхфилософия будущего», а банальные общегуманистические благие пожелания. Они не могут толком разобраться в хитросплетениях неразвитых общественных отношений, действуют методом проб и ошибок. Проявляют гибельную наивность там, где хороший оперативный сотрудник МУРа или талантливый агент НКВД разоблачили бы хитрость и обман, раскрыли бы готовящийся заговор.
Вымышленный «дон Румата», человек далёкого будущего, который должен во всём превосходить нас с вами, безусловно проигрывает по всем показателям реально жившему агенту НКВД П.А. Судоплатову. В этом и проявляется «историческая ограниченность» и Стругацких, и И.А. Ефремова. Значит, это «точка роста», потенциальное направление дальнейшего развития.