Я, имярек, даю обязательство сообщать опер упол но-
моченному лагучастка о...»
— ...готовящихся побегах заключённых...
— Но мы говорили только о блатных!
— А кто же бегает кроме блатных?.. Да как я в офици-
альной бумаге напишу «блатных»? Это же жаргон. Понятно и
так.
— Но так меняется весь смысл!
— Нет, я таки вижу: вы —
не наш
человек, и с вами надо
разговаривать совсем иначе. И — не здесь.
О, какие страшные слова — «не здесь», когда вьюга за
окном, когда ты придурок и живёшь в симпатичной комнате
уродов! Где же это «не здесь»? В Лефортове? И как это — «совсем
иначе»? Да в конце концов, ни одного побега в лагере при мне
не было, такая ж вероятность, как падение метеорита. А если
и будут побеги — какой дурак будет перед тем о них разговари-
вать? А значит, я не узнаю. А значит, мне нечего будет и докла-
дывать. В конце концов, это совсем неплохой выход... Только...
— Неужели нельзя обойтись без этой бумажки?
— Таков порядок.
Я вздыхаю. Я успокаиваю себя оговорочками и ставлю
подпись о продаже души. О продаже души для спасения тела.
Окончено? Можно идти?
О нет. Ещё будет «о неразглашении». Но ещё раньше, на
этой же бумажке:
— Вам предстоит выбрать псевдоним.
Псевдоним?.. Ах,
кличку
! Да-да-да, ведь осведомители
должны иметь кличку! Боже мой, как я быстро скатился. Он
таки меня переиграл. Фигуры сдвинуты, мат признан.
И вся фантазия покидает мою опустевшую голову. Я всегда
могу находить фамилии для десятка героев. Сейчас я не могу
придумать никакой клички. Прислушиваясь ли за окном, он
милосердно подсказывает мне:
— Ну, например, Ветров.

Стук-стук-стук,
я твой друг…
Начнём со «стукачества». Не буду оригинален в большинстве аргументов и фактов. Начну с того, что Солженицын сам признаётся в главе 12 тома 2 «Архипелага»: да, дал я эту треклятую подписку сотрудничать и доносить лагерному «куму»! Молодой был, смалодушничал. Но – не сдал ни одного зэка, а вовремя «свалил» на шарашку (туту, по случаю, наряд на «учёных» подошёл)! Давайте поразмыслим о степени правдивости и откровенности рассказа человека, призывающего нас «жить не по лжи». Байка про «хитрого зэка» и «тупых оперов» вполне может убедить простодушного обывателя, знакомого с «тем» миром лишь понаслышке. У самих лагерников она ничего, кроме насмешки, не вызовет. Это вроде как дембель, возвратившись из армии, рассказывает: «Тут я плюнул генералу в морду, дал ему пинка – и гордо проследовал в казарму! А назавтра меня назначили сержантом…».
К сожалению для пророка, к моменту выхода «Архипелага» многие узники ГУЛАГа были живы и находились в здравом уме. Те, кто прочёл эти откровения, пришли в ужас. Среди них один из близких друзей Солженицына – ярый антисоветчик, бывший власовец Леонид Самутин. Кстати, именно ему поручил Исаевич хранение одной из копий «Архипелага». Вот что напишет Самутин позже в книге «Не сотвори кумира»:
«Я читаю его рассказ о вызове к лагерному оперуполномоченному в том небольшом лагерьке, который был тогда в самом сердце Москвы, на тогдашней Калужской… Переживания самого автора, поведение хозяина кабинета - оперуполномоченного - захватывают читателя, обращают все симпатии на беззащитного "зека" - автора тех строк. Hо следует совсем неожиданный финал. После угрозы оперуполномоченного "загнать" в северные лагеря Солженицын думает: "Страшно-то как: зима, вьюги да ехать в Заполярье. А тут я устроен, спать сухо, тепло и бельё даже. В Москве ко мне жена приходит на свидания, носит передачи... Куда ехать, зачем ехать, если можно остаться?". Следует рассказ о "томлении духа" и... буквально непостижимом решении - купить себе временное и относительное благополучие прямым предательством… Испугавшись "зимы, вьюг, Заполярья", Солженицын идёт на то, о чём сам он рассказал: на подписание обязательства доносить и на выбор стукаческой клички "Ветров".
Сам Солженицын вынужден признать, что совершил низкий и подлый поступок. Даже делает оговорку: "В тот год я, вероятно, не сумел бы остановиться на этом рубеже... А тут меня по спецнаряду министерства выдернули на шарашку. Так и обошлось. Hи разу больше не пришлось подписаться "Ветров". То есть сподличал я, братцы, но Господь оборонил от стукачества.
Но так ли это? Самутин справедливо замечает: «Мы, обломанные лагерями старые "зеки", твердо знаем: такое было невозможно! Hельзя поверить, чтобы, дав подписку "стучать", от опера можно было так легко отделаться. Да ещё как отделаться? Переводом на привилегированное положение в особый, да ещё и сверхсекретный лагерь! Кому он это рассказывает? Заявляю: подобная нелепость была совершенно невозможна... Как же технически осуществлялся перевод заключённого из лагеря в лагерь по так называемому "спецнаряду"? Этот документ о переводе - спецнаряд - приходит из Управления лагерей и поступает к начальнику местного лагеря. Hо никак не минует и оперуполномоченного, без визы которого в действие приведен быть не может. Характеристику на переводимого пишет он же. С плохой характеристикой нельзя переводить заключенного в привилегированный лагерь… Вот и получается, что перевели Солженицына в шарашку только потому, что оперуполномоченный написал нужную характеристику, дал "добро" на перевод. Hе надо больше разжевывать, чтобы объяснить, что означало такое "добро"».
Вторит Самутину и старый лагерник, видный меньшевик М. Якубович, судьбе которого, в «Архипелаге» отведено восемь страниц. В своей статье "Постскриптум к "Архипелагу" тогда уже 90-летний патриарх страны Зэкландии пишет: «Уверения Солженицына, что работники "органов", не получая от "Ветрова" обещанной информации, добродушно с этим примирились и, мало того, послали этого обманщика на работу в спецлагерь с несравненно лучшими условиями, - сущая нелепица".
Однако есть ещё один чрезвычайно яркий штрих, который помогает совершенно отчётливо понять, что Солженицын лгал - лгал откровенно и нагло. Так уж случилось, что подписку о сотрудничестве ч чекистами Александр Исаевич дал во время размаха так называемых «рубиловок», которым и сам посвятил немало страниц в «Архипелаге ГУЛАГ». Впрочем, свидетельств об этом страшном лагерном движении сохранилось более чем достаточно. Этот процесс еще называли самообороной. Такая «самооборона» возникла в середине 40-х годов, когда в ГУЛАГ потянулись этапы бывших советских фронтовиков, а также украинских повстанцев из ОУН (Организация украинских националистов) и УПА (Украинская повстанческая армия), литовских партизан и некоторых других военизированных формирований - в том числе власовцев и казаков. Они организовали физическое уничтожение доносчиков из числа заключенных: «Единственным действенным методом обороны оказалась казнь, которую и стали повсеместно применять к доносчикам. Не все стукачи были казнены, но доносительство заметно ослабло и жизнь заключенных стала почти вольготная; оперчекистам же стало невозможно выполнять свои служебные обязанности» (Ж. Росси. «Справочник по ГУЛАГу»)

Орлов (Нейтральный) писал(а) в ответ на сообщение:
А что насчёт Бондарчука, Никулина, Булычёва, Шукшина, Буркова, Леонова, Мордюкоой, Ростоцкого, Тихонова, Папанова, Быкова, Стругацких, Смирнова и тысяч других деятелей культуры? Почему их ты вспомнить не можешь? А может они не были антисоветчиками и не плясали на костях, когда распалась империя?

Литературные жанры (от фр. genre род, вид) — исторически складывающиеся группы литературных произведений, объединённых совокупностью формальных и содержательных свойств

Что вы указали: "Архипелаг Гулаг", как источник информации, что Солженицын был стукачем? - Тогда приведете конкретный текст, где Александр Исаевич пишет об этом.