ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН -ЦЮРИХ Лондон, 11 ноября 1885 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Чистые листы «Дюринга» получил по 20 лист включительно, нет еще окончания и предисловий; как только они прибудут, Вы получите список опечаток.
Работаю над введением к «Силезскому миллиарду»; оно было бы уже давно готово, если бы меня все время не отрывали. Это лежит тяжелым бременем у меня на совести, и без крайней нужды я наверняка не задержу его ни на один час.
Корректуру «Союза коммунистов» Вы, вероятно, получили. Передайте, пожалуйста, Эде, что я еще раньше получил через Каутского книгу того воробья, который именует себя «орлом», и намеренно не упомянул о ней, так как он также пользуется Штибером как основным источником. Место относительно Буттермильха-Борна изложено так именно потому, что, как я увидел из этой книги, Борн исподтишка подлил Адлеру немного своей пахты, но (см. предисловие) запретил упоминать свое имя. За это он должен был получить как следует по заднему месту.
Диц написал Каутскому, что хотел бы теперь издать мое «Происхождение», и спрашивает, возражаю ли я против этого. Я ответил, что не возражаю, при условии, если он договорится с Вами и с Шабелицом. Поступайте так, как считаете более целесообразным. Если договоренность будет достигнута, Диц обещает организовать продажу, чем я, конечно, был бы очень доволен, но это, в конце концов, зависит также и от Цюриха, раз книга уже целый год продается без всякого запрета. С другой стороны, именно из-за его нерешительности печатание откладывалось месяцами, а теперь ему легко говорить, после того как рисковали другие. Кроме того, подробностей тогдашних переговоров с ним я не знаю, поэтому могу только направить его к Вам. Итак, решайте, пожалуйста, это дело всецело по своему усмотрению.
В «Дюринге» я нашел еще целую кучу опечаток, которые я сам пропустил. Я так привык читать две корректуры, - одну для проверки общего смысла, а другую для исправления отдельных опечаток, - что, не имея такой возможности, пропускаю в тексте явную бессмыслицу. Этим объясняется большинство опечаток в первых 11 листах, которые я к тому же правил при особо неблагоприятных обстоятельствах.
Сердечный привет.
Ваш Ф. Э.
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 13 ноября 1885 г.
Милостивый государь!
Я получил Ваши два письма от 6/18 и 9/21 августа, когда был на острове Джерси, и тотчас же послал Вам, как Вы просили, письмо345 для «Северного вестника»*. С тех пор обилие работы мешало мне ответить более подробно на эти письма, а также и на письмо от 25 августа/5 сентября.
Я не сомневался, что второй том доставит Вам такое же удовольствие, как и мне. Действительно, в нем развиты теории столь высокого порядка, что рядовой читатель не даст себе труда вникнуть в их глубину и проследить их до конца. В настоящее время это и происходит в Германии, где вся историческая наука, включая политическую экономию, пала так низко, что едва ли возможно опуститься ниже. Наши катедер-социалисты19 в теоретическом отношении никогда особенно не отличались от вульгарных экономистов слегка филантропического толка, а теперь опустились до уровня заурядных апологетов бисмарковского государственного социализма. Для них II том навсегда останется книгой за семью печатями. Разве не прекрасным примером того, что Гегель называет иронией всемирной истории, является тот факт, что в результате возвышения Германии до положения первой европейской державы немецкая историческая наука оказалась снова низведенной до такого же жалкого состояния, в котором она находилась в период глубочайшего политического упадка Германии, после Тридцатилетней войны. Но такова действительность. И вот, немецкая «наука» глазеет на этот новый том, не будучи способной понять его; только благодетельный страх перед последствиями мешает ее представителям критиковать книгу публично, и поэтому официальная экономическая литература сохраняет по отношению к ней осторожное молчание. Третий том, однако, заставит их заговорить.
Что же касается III тома, то я закончил первоначальную работу по переписке оригинала разборчивым почерком. Три четверти рукописи почти готовы для печати; но остальная четверть или, возможно, треть тома потребует много труда; первый отдел (отношение нормы прибавочной стоимости к норме прибыли), затем следующие отделы - о кредите и, частью, о земельной ренте; кроме того, отдельные места почти во всех остальных отделах. За последние два месяца мне пришлось выполнить множество других работ, которыми я не мог заниматься ранее, так как мое внимание было занято исключительно II и III томами. Это будет продолжаться еще некоторое время, а затем, быть может, еще месяц уйдет на редактирование английского перевода I тома, который почти закончен, а после этого я возьмусь за III том и доведу его до конца. Возможно, что он будет издан в двух частях, так как составит около 1000 страниц.
Очень Вам благодарен за сделанные Вами выписки из писем автора за 1879-1881 годы374. Читая их, я не мог удержаться от грустной улыбки. Увы, мы все так привыкли к подобным объяснениям того, почему труд не был завершен! Всякий раз, когда состояние здоровья не позволяло автору продолжать работу, это сильно угнетало его, и он рад был найти хоть какое-нибудь теоретическое оправдание тому, что работа не могла быть тогда закончена. Все эти аргументы он в то время приводил и в разговорах со мной, и они, казалось, успокаивали его.
Закончив III том и отобрав из других рукописей то, что подходит для опубликования, я, по всей вероятности, попытаюсь собрать ту часть переписки автора, которая важна в научном отношении, и тут его письма к Вам занимают одно из первых мест. Когда этот момент наступит, я воспользуюсь Вашим любезным предложением предоставить в мое распоряжение копии этих писем.
Мне часто представляется возможность отправлять Вам брошюры и т. п. - новые издания работ автора, моих собственных произведений и т. д., - но я не знаю, насколько безопасно посылать их непосредственно Вам. Я был бы Вам очень обязан, если бы Вы сообщили, как поступать.
Надеюсь, что здоровье нашего общего друга улучшается, несмотря на неблагоприятные предсказания его врачей. Всегда рад получить о нем какие-либо известия.
Кризис, о котором автор говорит в своем письме, был действительно исключительным.
Фактически он все еще продолжается, вся Европа и Америка страдают от него по сей день.
Одной из причин этого является отсутствие финансового краха. Но главная причина - это, без сомнения, совершенно изменившееся положение мирового рынка. С 1870 г. Германия и в особенности Америка стали конкурентами Англии в современной промышленности, в то же время в большинстве других европейских стран собственная промышленность развилась в такой степени, что они перестали зависеть от Англии. В результате процесс перепроизводства распространился на гораздо большую территорию, чем тогда, когда он был ограничен преимущественно Англией, и приобрел - вплоть до настоящего времени - хронический характер в отличие от острого характера в прошлом. Отдаляя наступление грозы, которая прежде очищала атмосферу каждые десять лет, эта продолжающаяся хроническая депрессия неизбежно подготовит крах такой силы и таких размеров, каких мы никогда раньше не знали. Тем более, что аграрный кризис, о котором говорит автор, также продолжается до сего времени, распространился почти на все европейские страны и будет продолжаться до тех пор, пока не истощится девственный чернозем прерий американского Запада.
Глубоко уважающий Вас П. В. Рошер
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ПАРИЖ Лондон, 14 ноября 1885 г.
Дорогой Лафарг!
Спасибо за портрет. Каким мрачным меня изображают во Франции, стране, где, как говорят, все же смеются время от времени; может быть, посмеются и надо мной. Ним говорит, что на портрете я выгляжу на десять лет старше, но это, вероятно, лесть.
Восстания в мае 1849 г. были вызваны отказом большинства германских правительств подчиниться конституции для всей Германии, принятой Национальным собранием во Франкфурте. Это Собрание, никогда не располагавшее материальной силой и пренебрегавшее какими бы то ни было мерами, чтобы обеспечить себе эту силу, в конечном счете потеряло последние остатки и морального влияния в тот самый момент, когда оно завершило составление своей «конституции», оставшейся на бумаге и носившей достаточно романтический характер. Тем не менее эта конституция была тогда единственным знаменем, под которым еще можно было попытаться начать новое движение - с тем, чтобы избавиться от нее после победы. Поэтому в малых государствах хотели заставить правительства признать ее; произошли восстания в Дрездене (3 мая), а несколько дней спустя - в баварском Пфальце и в великом герцогстве Баденском, где великий герцог бежал, после того как армия перешла на сторону народа.
Дрезденское восстание было подавлено после героического сопротивления - четырехдневной борьбы - с помощью прусских войск (в Пруссии реакция победила в результате государственного переворота в ноябре 1848 г., Берлин был разоружен и объявлен на осадном положении). Но для покорения Пфальца и Бадена нужна была армия. Поэтому в Пруссии начали с того, что призвали под ружье ландвер. В Изерлоне (Вестфалия) и Эльберфельде (Рейнская Пруссия) солдаты ландвера отказались выступить. Были посланы войска, которые нашли города забаррикадированными и были отброшены. Спустя две недели Изерлон был взят после двухдневного сопротивления. Эльберфельд не имел подобных возможностей обороны, и так как войска стягивались со всех сторон, защитники, число которых достигало почти тысячи человек, решили пробиться на юг, в области, охваченные восстанием. По пути они были разбиты наголову, но значительному числу удалось с помощью населения добраться до цели. Я был адъютантом Мирбаха, коменданта в Эльберфельде, но последний еще до осуществления своего плана послал меня с поручением в Кёльн, то есть в лагерь врага, и я скрывался там у Даниельса. Дело в том, что он не хотел иметь у себя в отряде известного коммуниста, чтобы не напугать буржуазию тех мест, через которые ему пришлось бы проходить. Он назначил мне встречу в Пфальце, куда, однако, не прибыл, так как был взят в плен (год спустя он был оправдан судом присяжных в Эльберфельде). Мирбах участвовал в кампаниях в Греции с 1825 по 1829 г. и в Польше в 1830 и 1831 годах. Позже он снова отправился в Грецию, где и умер.
Тем временем восстание на юге усиливалось, но оно совершило роковую ошибку, не перейдя в наступление. Войскам соседних малых государств нужен был лишь предлог, чтобы присоединиться к восстанию: они решили не выступать против народа. К тому же таким предлогом могла бы служить защита Франкфуртского собрания от окружавших его прусских и австрийских солдат. После закрытия «Новой Рейнской газеты» Маркс и я отправились в Мангейм, чтобы предложить руководителям этот план. Но нашлись всякого рода отговорки: армия дезорганизована бегством прежних офицеров, всего не хватает и т. д. и т. п.
В первые дни июня пруссаки, с одной стороны, и баварцы, с другой, усиленные теми самыми войсками малых государств, которых мы при более смелом образе действий могли бы привлечь на свою сторону, но которых захлестнул поток реакционных армий, - выступили по направлению к восставшим районам. За какую-нибудь неделю Пфальц был очищен - там было 36000 пруссаков против 8-9 тысяч повстанцев, а обе крепости страны находились в руках реакции. Было предпринято отступление на соединение с баденскими войсками - примерно 8000 человек в строевых частях и 12000 вольных стрелков. Их теснил корпус реакционных войск численностью в 30000 человек. Произошло четыре крупных сражения, в которых реакционеры одержали верх благодаря численному превосходству, а также нарушению границ Вюртемберга, что позволило им обойти нас в решающий момент. После шести недель боев остатки повстанческой армии были вынуждены перейти на территорию Швейцарии.
Во время этой войны я был адъютантом полковника Виллиха, командира одного из отрядов волонтеров, который носил явно пролетарский характер. Я принял участие в трех менее значительных сражениях и в последнем решающем бою на Мурге.
Надеюсь, этого достаточно, чтобы Вы могли написать несколько строк в качестве резюме, если уж Вы решительно настаиваете на составлении комментария к прекрасной работе гражданина Кларюса.
Надеюсь, что ваш интересный фурункул скоро прорвется. Промывайте рану 2% раствором карболовой кислоты, она превосходно убивает гнойные клетки.
Поцелуйте Лауру.
Ваш Ф. Э.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 17 ноября 1885 г.
Дорогой Бебель!
Еще несколько слов, прежде чем ты отправишься в рейхстаг.
Шумахеру в ответ на длинное письмо, в котором он защищал свою позицию в вопросе о пароходной субсидии378, я написал столь же обстоятельно, настаивая в противовес ему на своей старой точке зрения: если - чтобы пощадить мнимые предрассудки некоторых избирателей - не хотят безоговорочно голосовать против государственной помощи буржуазии из кармана рабочих и крестьян, то это, на мой взгляд, позволительно лишь при том условии, если равная сумма государственной помощи будет предоставлена непосредственно рабочим, как городским, так и сельским, - в первую очередь кооперативным товариществам сельскохозяйственных рабочих на государственных землях.
Во избежание недоразумений я попросил, чтобы он, в случае использования этого письма в разговорах с другими товарищами, всегда приводил им его содержание целиком.
Либкнехт вдруг очень храбро выступил на авансцену. «Размышления» в тюрьме, чтение наполовину забытого «Капитала» и перспектива оказаться между двух стульев, которая благодаря правым становится ему все яснее, - все это, по-видимому, оказалось для него весьма полезным. Я буду очень рад, если это надолго. В решающий момент он наверняка займет правильную позицию, но до этого доставит нам немало мучительных хлопот своим стремлением все замять и примирить, что он считает дипломатией и в чем действительно далеко превосходит всех нас.
Угроза европейской войны становится серьезной. Эти жалкие Осколки былых наций - сербы, болгары, греки и прочий разбойничий сброд, которым в интересах России восторгаются либеральные филистеры, - готовы сжить друг друга со света и вот-вот перегрызут друг другу жадные глотки. Это было бы чудесно, и филистеры со своей восторженной болтовней о национальностях получили бы поделом, если бы только от каждой из этих мелких народностей не зависели война и мир в Европе. Первый выстрел раздался при Драгомане, но никто не может сказать, где и когда раздастся последний.
Наше движение развивается так прекрасно, везде и повсюду обстоятельства так играют ему на руку, и, наконец, нам так нужны еще несколько лет спокойного развития, чтобы иметь возможность укрепиться, что мы никоим образом не можем желать крупной политической катастрофы. Она на многие годы оттеснила бы наше движение на задний план, а потом нам пришлось бы, вероятно, как после 1850 г., с большим опозданием снова начинать все сначала.
С другой стороны, война могла бы вызвать революцию в Париже, что впоследствии дало бы косвенным образом сильный толчок движению в остальной Европе; но тогда во главе оказались бы французы - в этой обстановке наверняка настроенные крайне шовинистически, - а для этой роли они, при своем уровне теоретического развития, наименее пригодны.
Как раз для французов - которые с 1871 г. со свойственной им бессознательной логической последовательностью отлично развиваются в политическом отношении - несколько лет спокойного господства радикалов имели бы неоценимое значение. Ибо эти радикалы усвоили распространенный во Франции эклектический социализм, представляющий собой мешанину из идей Л. Блана, Прудона и т. д., и для нас имело бы огромное значение, если бы им представился случай на практике развенчать свои собственные фразы.
Напротив, большая война, если она разразится, выведет на поле битвы шесть миллионов солдат и потребует невиданных ранее средств. Это будет неслыханное кровопролитие, опустошение и, в конечном счете, небывалое истощение. Вот почему эти господа так боятся ее.
Но можно сказать заранее: если эта война разразится, она будет последней; она явится окончательным крахом классового государства - политическим, военным, экономическим (включая финансовый) и моральным. Может дойти до того, что военная машина взбунтуется и откажется продолжать взаимную резню из-за жалких балканских народов. Клич классового государства: apres nous le deluge; но после потопа придем мы, и только мы.
Итак, все остается по-прежнему: что бы ни произошло, это обращается в конце концов в средство для того, чтобы привести нашу партию к власти и положить конец всему старому мошенничеству. Но, признаюсь, я хотел бы, чтобы дело обошлось без этой бойни; необходимости в ней нет.
Если же это произойдет, то я хотел бы надеяться, что мой старый недуг не помешает мне в нужный момент снова сесть на коня.
Твой старый Ф. Э.
МИННЕ КАУТСКОЙ В ВЕНУ Лондон, 26 ноября 1885 г.
Дорогая г-жа Каутская! (Разрешите мне, пожалуйста, Вас так попросту и называть: к чему таким людям, как мы с Вами, излишние церемонии?) Прежде всего приношу Вам самую сердечную благодарность за то, что Вы сохранили обо мне дружеские воспоминания. Очень сожалею, что наша здешняя встреча продолжалась так недолго. Уверяю Вас, что мне было бесконечно приятно познакомиться с немецкой писательницей, которая не перестала быть обыкновенной женщиной: ведь в этой области я имел несчастье знать лишь таких аффектированных «образованных» берлинок, которых только потому не хотелось отправить обратно на кухню, что они в конце концов наделали бы суповой ложкой еще больше бед, чем пером. Поэтому надеюсь, что в недалеком будущем Вы снова пересечете пролив, и тогда мы с Вами сможем немного побродить по Лондону и его окрестностям, рассказывая друг другу всякие забавные истории, чтобы наша беседа не стала чересчур серьезной.
Я охотно верю, что Лондон Вам не понравился. Когда-то я испытал такое же чувство. С трудом привыкаешь к его хмурому небу и хмурым по большей части людям, к замкнутости и классовой разобщенности в общественном быту, к жизни в закрытых помещениях, как того требуют климатические условия. Приходится сначала несколько обуздать принесенную с собой с континента жизненную энергию, понизить барометр жизнерадостности примерно с 760 до 750 миллиметров, пока понемногу не освоишься. Потом постепенно привыкаешь, начинаешь находить и положительные стороны, убеждаешься, что люди здесь в общем прямее и надежнее, чем где бы то ни было, что ни один город не приспособлен для научных занятий так, как Лондон, и что отсутствие полицейских придирок тоже возмещает многое. Я знаю и люблю Париж, но если бы мне пришлось выбирать, то для постоянной жизни я предпочел бы Лондон. Чтобы по-настоящему наслаждаться Парижем, нужно самому стать парижанином со всеми его предрассудками, с его интересом, в первую очередь, к делам чисто парижским, с его привычкой верить, что Париж - центр мира, начало и конец вселенной.
Лондон некрасив, но зато величественнее Парижа, это подлинный центр мировой торговли, и к тому же в нем куда больше разнообразия. К тому же Лондон позволяет сохранять полный нейтралитет по отношению ко всему окружающему, столь необходимый для научной и даже художественной беспристрастности. Парижем и Веной восхищаются, Берлин ненавидят, к Лондону относятся с нейтральным равнодушием и объективностью. А это тоже чего-нибудь да стоит.
Кстати, о Берлине. Я рад, что этой злосчастной дыре удается, наконец, стать мировым городом. Но еще Рахиль Варнхаген сказала 70 лет тому назад: в Берлине все захолустно, и Берлин, по-видимому, хочет показать миру, каким захолустным может быть мировой город.
Уничтожьте всех «образованных» берлинцев, создайте там чудом хотя бы сносную обстановку, перестройте всю эту дыру сверху донизу, - тогда, быть может, из него и выйдет что-нибудь порядочное. Но пока там говорят на таком диалекте, вряд ли это возможно.
«Старые и новые» - за присылку их сердечно благодарю - я уже прочел. Жизнь рабочих соляных копей описана так же мастерски, как и жизнь крестьян в «Стефане». Картины из жизни венского общества тоже большей частью очень хороши. Вена ведь единственный немецкий город, где есть общество; в Берлине имеются лишь «определенные круги», и еще большее число неопределенных, и поэтому там есть почва только для романа из жизни литераторов, чиновников или актеров. О том, не развивается ли мотивировка действия в этой части Вашего произведения местами несколько поспешно, Вы можете судить лучше меня.
Многое, что производит на нашего брата впечатление поспешности, может казаться совершенно естественным в Вене, с ее своеобразно интернациональным характером, при смешении южных и восточноевропейских элементов. Характеры той и другой среды обрисованы, по-моему, с обычной для Вас четкой индивидуализацией; каждое лицо - тип, но вместе с тем и вполне определенная личность, «этот», как выражается старик Гегель, да так оно и должно быть. Однако, чтобы быть беспристрастным, я должен кое о чем и поспорить, и тут надо сказать об Арнольде. В самом деле, он слишком безупречен, а если он, в конце концов, и погибает при горном обвале, то примирить это с поэтической справедливостью можно, разве лишь сказав: он был слишком хорош для этого мира. Но автору никогда не следует восторгаться своим собственным героем, а мне кажется, что здесь Вы отчасти поддались этой слабости. Эльза еще сохраняет известные индивидуальные черты, хотя тоже несколько идеализирована, но в Арнольде личность еще больше растворяется в принципе.
Причины этого недостатка заметны, впрочем, в самом романе. Очевидно, Вы испытывали потребность публично заявить в этой книге о своих убеждениях, засвидетельствовать их перед всем миром. Это уже сделано, уже осталось позади, и в такой форме Вам незачем повторять этого. Я ни в коем случае не противник тенденциозной поэзии как таковой. Отец трагедии Эсхил и отец комедии Аристофан были оба ярко выраженными тенденциозными поэтами, точно так же и Данте, и Сервантес, а главное достоинство «Коварства и любви» Шиллера состоит в том, что это - первая немецкая политически тенденциозная драма. Современные русские и норвежские писатели, которые пишут превосходные романы, все тенденциозны.
Но я думаю, что тенденция должна сама по себе вытекать из обстановки и действия, ее не следует особо подчеркивать, и писатель не обязан преподносить читателю в готовом виде будущее историческое разрешение изображаемых им общественных конфликтов. К тому же в наших условиях роман обращается преимущественно к читателям из буржуазных, то есть не принадлежащих непосредственно к нам кругов, а поэтому социалистический тенденциозный роман целиком выполняет, на мой взгляд, свое назначение, когда, правдиво изображая действительные отношения, разрывает господствующие условные иллюзии о природе этих отношений, расшатывает оптимизм буржуазного мира, вселяет сомнения по поводу неизменности основ существующего, - хотя бы автор и не предлагал при этом никакого определенного решения и даже иной раз не становился явно на чью-либо сторону. При Вашем прекрасном знании как австрийского крестьянства, так и венского «общества» и удивительной свежести изображения и того и другого представляются в этом отношении огромные возможности, а в «Стефане» Вы доказали, что умеете относиться к своим героям с той тонкой иронией, которая свидетельствует о власти писателя над своим творением.
Ну, пора кончать, а то как бы мне Вам не слишком наскучить. Здесь все идет по-старому.
Карл с женой изучают физиологию на вечерних курсах Эвелинга, и вообще они прилежно трудятся, я тоже весь ушел в работу; Ленхен, Пумпс и ее муж идут сегодня вечером в театр смотреть сенсационную пьесу, а тем временем старая Европа снова собирается прийти в движение, - да и пора, пожалуй. Хочу только надеяться, что еще успею закончить третий том «Капитала», а там - пусть начинается!
С сердечным дружеским приветом и искренним уважением Ваш Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАВИНЮ В ПАРИЖ [Черновик] [Лондон], 1 декабря 1885 г.
Гражданин!
Когда я получил Ваше письмо от 8 августа, а также Вашу рукопись, я как раз собирался на остров Джерси, откуда вернулся только 14 сентября. Затем я был так загружен спешной работой, что не имел возможности заняться просмотром французского перевода «Восемнадцатого брюмера». Теперь, когда у меня нашлось, наконец, для этого свободное время, передо мной оказались две соперничающие рукописи.
Прежде всего я не могу быть судьей в споре, причины и сущность которого мне недостаточно хорошо известны. Я знаю только, что Фортен переписывался с Марксом за несколько лет до смерти последнего, что он просил меня отредактировать его перевод, что я обещал ему это и уже отредактировал часть его рукописи. По отношению к нему я связан, таким образом, известным обязательством. При таких обстоятельствах я не считаю себя вправе использовать каким бы то ни было образом Вашу работу; я не разрешил себе прочесть из нее ни одной страницы, потому что, если бы она оказалась лучше работы Фортена, я поневоле вставил бы в его рукопись некоторые Ваши фразы; а это было бы несправедливо по отношению к Вам, да, пожалуй, и по отношению к Фортену, поскольку Вы с ним не в ладах. Поэтому, к большому моему сожалению, долг беспристрастия запрещает мне ознакомиться с Вашей работой, Ожидаю Ваших распоряжений относительно рукописи.
Перевод II тома «Капитала» - дело чрезвычайно трудное; кроме того, в будущем году у меня не будет абсолютно никакой возможности заняться его редактированием; затем есть еще и ряд других соображений, которые приходится принять во внимание. В настоящий момент я никому ничего не могу обещать; это вопрос будущего.
Примите мой искренний привет.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Лондон, 1 декабря 1885 г.
Дорогой Либкнехт!
О русских финансах см. «Статистику» Кольба, издание 1875 г., стр. 499 и следующие.
Последний из указанных там займов относится к ноябрю 1873 г. и составляет 15 миллионов фунтов стерлингов. После этого в 1875 г. с большим скрипом удалось получить еще один заем, тоже на 15 миллионов ф. ст., но в то же время банкиры заявили русским, что этот заем последний, если не будет гарантии представительного собрания. Итак, после предварительного завершения в 1869 г. операций с деньгами, которые были заняты для железнодорожного строительства, русские получили в виде займов следующие суммы:
1870 г. - 12 миллионов ф. ст.
1871 г. - 12 » » » 1872 г. - 15 » » » 1873 г. - 15 » » » 1875 г. - 15 » » »
Итого за шесть лет - 1870-1875 гг. - 69 млн. ф. ст., то есть 1380 млн. марок.
Теперь пришлось прибегнуть к новым уловкам. Итак: 1) Внутренний заем. Хотя это был фактически принудительный заем, но его результат почти равен нулю, так как не удалось собрать достаточно капитала в стране, и правительство вынуждено было само ссудить себя собственными деньгами (бумажными), чтобы создалось впечатление, будто подписка на заем покрыта с превышением. 2) Закавказский железнодорожный заем в 8904200 фунтов стерлингов. Он был размещен (в 1880 или 1881 году?) за границей под залог железной дороги Поти - Баку, но его пришлось использовать главным образом на строительство самой дороги; финансовые затруднения, следовательно, не были устранены. Все это время пришлось обивать пороги у банкиров, но безуспешно. Наконец, сам министр финансов* отправился на Запад - в Париж, Берлин, Амстердам; в Лондоне он не был, ибо это было совершенно безнадежно. Отовсюду ему пришлось убраться несолоно хлебавши; даже придворный берлинский банкир Мендельсон будто бы без обиняков потребовал парламентских гарантий, - во всяком случае отказал и он. Таким образом, вопрос был только в том, будет ли созвано учредительное собрание в России годом раньше или позже, - другого выхода не было. Но тут Гирс отправился в Фридрихсруэ, изъявил покорность, и Бисмарк раздобыл ему в Германии 15 миллионов ф. ст., которые оттянут развязку на некоторое время. (Отсюда следует, между прочим, что Россия не может начать никакой войны без позволения Бисмарка, так как только с его помощью она может раздобыть денег, а 15 млн. давно уже уплыли. Так что если Россия все же вздумает воевать или серьезно угрожать войной, то Бисмарк будет нести за это прямую ответственность.)
Я не читаю «Economist» и не знаю, где можно достать комплект этого журнала, потому что здесь почти все читальни прекратили существование из-за многочисленных клубов.
Я скажу Каутскому, чтобы он просмотрел «Economist», «Statist», «Bullionist» и «Money Market Review», если сможет их найти, и сделал для тебя выписки.
Хотя твое письмо было отправлено 26 ноября в 11-12 часов дня, оно прибыло сюда только 28 ноября утром; при этом проделывались какие-то манипуляции с клеем, как видно по прилагаемому конверту, который отсылаю обратно. Ведь письмо должно было бы быть здесь 27 ноября вечером. Впрочем, библия для того и лежит на алтаре, чтобы ее раскрывали.
Твою речь при первом чтении бюджета мне прислал Бебель из Дрездена. Она была превосходна; меня удивляет только, что тебя так редко прерывали. Но неизбежного призыва к порядку ты все-таки добился.
Твой Ф. Э.
Это письмо запечатано графской короной и монограммой из переплетенных букв J и С.
Здешние выборы протекают прекрасно. Ирландцы впервые голосовали в Англии en masse за одну партию, и именно за тори. Этим они показали либералам, до какой степени они и в Англии являются решающей силой. 80-85 сторонников гомруля - один из них был избран даже в Ливерпуле! - играют здесь такую же роль, как центр в рейхстаге, и могут свалить любое правительство. Теперь Парнелл должен показать, что он собой представляет.
Кроме того, побеждает и новое «манчестерство», то есть теория таможенной войны [Kampfzolle], которая здесь, правда, еще бессмысленнее, чем в Германии, но которая после восьмилетнего застоя в делах овладела умами молодого поколения фабрикантов. Затем - оппортунистическая слабость Гладстона и неуклюжая тактика Чемберлена, который вначале был груб, а потом пошел на мелкие уступки; эта тактика породила лозунг: церковь в опасности! Наконец - жалкая внешняя политика Гладстона. Либералы прикидываются, будто верят тому, что новые сельские избиратели будут голосовать за них. Конечно, от этих избирателей можно ожидать всего; но для получения абсолютного большинства либералам пришлось бы завоевать 180 из 300 еще остающихся округов, а этого они не смогут сделать. Парнелл почти наверняка будет диктатором Великобритании и Ирландии.
22:49 19.07.2015
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОНЕ [Лондон], 2 декабря 1885 г.
Дорогой Каутский!
Ad vocem Адлера: 1) Не забудь упомянуть, рассказывая про историю с пистолетом, что унтер-офицеры были при саблях. Они жаловались на оскорбление унтер-офицерского звания.
2) Гесс. Невозможно, конечно, установить, - ведь с мая 1848 г. я его больше не встречал, и он совсем пропал из виду, - не провел ли он несколько дней в Бадене или Пфальце. Но он нигде «не участвовал», не был там ни агитатором, ни журналистом, ни чиновником, ни солдатом, и поэтому непонятно, как могло какое-либо правительство - Адлер должен был бы указать, какое именно, - приговорить его к смертной казни.
Ad vocem Либкнехта. Когда будешь писать ему, дай мне возможность приложить несколько пояснительных строк - я вчера забыл ему кое о чем написать.
Твой Ф. Э.
ИОГАННУ ФИЛИППУ БЕККЕРУ В ЖЕНЕВУ Лондон, 5 декабря 1885 г.
Старый дружище!
Давно ничего не получал от тебя и потому хочу сам дать знать о себе, сообщая, что отправил тебе денежный перевод в 5 фунтов, который ты, надеюсь, получишь одновременно с этим письмом и который, быть может, облегчит тебе переход от старого года к новому. Надеюсь, что ты еще здоров и бодр и скоро подтвердишь это, написав мне несколько строк.
В последнее время я основательно поработал, как ты можешь видеть по цюрихскому книгоиздательству, и, в частности, воспользовался случаем, чтобы освежить кое-какие работы из чудесных времен молодости - 1848-1849 годов. Это становится крайне необходимым, ибо у молодого поколения, которое все это позабыло или вообще никогда не знало, появляется теперь желание узнать, что тогда происходило, и поэтому нужно, учитывая множество лживых источников и сведений, дать ему как можно более верное представление. Было бы чрезвычайно важно, чтобы ты закончил свои мемуары. Несколько лет тому назад в «Neue Welt» появилось несколько прелестных отрывков, а ты обладаешь таким великолепным даром рассказчика, и, кроме того, твои воспоминания начинаются на целых 10-15 лет раньше моих и захватывают период от 1830 до 1840 г., который тоже весьма важен для последующего развития. Возможно, благодаря этому удастся даже заработать денег, что никогда не помешает.
Теперь я должен еще переработать «Крестьянскую войну», которая очень в этом нуждается, а затем возьмусь за III том «Капитала», который вчерне уже продиктован с рукописного оригинала и переписан разборчивым почерком. Предстоит еще адский труд, но все это замечательно. К сожалению, мне все время мешает то, что приходится просматривать множество переводов на французский, английский, итальянский и датский языки, причем в большинстве случаев они в этом весьма нуждаются. К счастью, я не настолько знаю русский и польский, чтобы редактировать на этих языках, а не то этому вообще не было бы конца. Но это может служить тебе доказательством того, какое широкое международное распространение получил теперь наш коммунизм, и поэтому всегда радуешься, если можешь содействовать его дальнейшему распространению.
Надеюсь, что злосчастная балканская история окончится мирно. Мы теперь повсюду так прекрасно продвигаемся вперед, что мировая война была бы для нас сейчас некстати - слишком поздно или слишком рано. Но в конечном счете и она оказалась бы нам на руку, потому что раз навсегда положила бы конец милитаризму - ценой истребления 11/2 миллионов людей и растраты 1000 миллиардов франков. После этого война вообще стала бы невозможной.
Выборы во Франции открыли перед радикализмом перспективу скорого прихода к власти и этим сослужили хорошую службу и нам. Здесь выборы сразу сделали ирландцев господами Англии и Шотландии; ни одна из обеих партий не может управлять без них. Предстоят еще выборы примерно 100 депутатов, но это мало что изменит. Так, наконец, будет покончено с ирландским вопросом - если не сейчас, то хотя бы в ближайшем будущем, - а тогда и здесь путь будет открыт. Одновременно избраны 8-10 рабочих; часть из них куплена буржуазией, а часть - чисто профессиональные деятели, которые, вероятно, здорово оскандалятся и тем самым чрезвычайно ускорят образование самостоятельной рабочей партии, ибо рассеют унаследованный самообман рабочих. История шагает здесь медленно, но все же движется вперед.
Сердечный привет от твоего старого Ф. Энгельса
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Лондон, 5 декабря 1885 г.
Дорогой Либкнехт!
Прилагаю выписки из журналов «Econom..st» и «Bull..nist».
Суммы, указанные в моем письме от 1 декабря, - это суммы русских займов, обращающихся на здешней фондовой бирже. Заем 1884 г. (бисмарковский) здесь не котируется вовсе, он исключен из списка бумаг, продающихся на фондовой бирже. Так же обстоит дело с более мелкими займами, которые с грехом пополам были заключены в разных местах после 1878 года; эти займы размещены главным образом внутри страны и котируются на берлинской бирже. Из них в курсовом бюллетене указаны: Восточный заем I, II и III 5%
Заем 1880 г. 4%
Рента 1883 г. 6% и прочие вещи, о которых у меня неясное представление. О них тебе придется навести справку в Берлине у какого-либо биржевика.
Они фигурируют частично и в прилагаемых выписках, но только с указанием чистой суммы, которую якобы получило правительство.
Русский бумажный рубль, который al pari должен равняться 39 пенсам, идет теперь по 23 пенса, то есть на 16 пенсов или на 41% ниже своей полной золотой стоимости.
Если русскому правительству еще удается размещать свои бумажонки внутри страны, то только благодаря невероятному застою в делах, при котором русским фабрикантам выгоднее вкладывать свои денежные излишки в бумаги, дающие 6-7%, чем в разорительное теперь расширение фабрик или торговые спекуляции. Процентные купоны служат в обращении средством платежа, особенно при выплате заработной платы. Таким образом, в России обращаются сейчас купоны, подлежащие оплате лишь в 1891-1892 гг., и рабочие вынуждены принимать их в форме заработной платы по нарицательной стоимости, но реализовать их могут едва за половину этой стоимости (нечто подобное было недавно в Германии). Эти сведения я получил непосредственно из России.
Твой Ф. Э.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЦЮРИХ Лондон, 7 декабря 1885 г.
Дорогой Эде!
И у нас тут буря в социалистическом стакане воды. Каутский тебе, вероятно, кое о чем уже написал; прилагаемые два номера «Echo» (либеральная газета) содержат остальное, а документ (письмо Бланда, основанное на протоколах Исполнительного комитета Социалдемократической федерации, которое Эвелинг тебе посылает) - это самое главное.
На этот раз Гайндман сам себя доконал. Он брал деньги у тори для поддержки социалистических кандидатур, чтобы отнять голоса у либералов. Получение 340 ф. ст. он признал, но так как официальные расходы на три кандидатуры достигли 600 ф. ст., то вся сумма должна была составить около 1000 ф. ст. или более.
Брать деньги у другой партии при известных обстоятельствах и в виде исключения допустимо, если 1) деньги даются без всяких условий и 2) это не причинит больше вреда, чем пользы. В данном случае было как раз наоборот. 1) Было поставлено условие, что социалистические кандидаты будут выдвинуты в таких округах, где можно было получить лишь смехотворные результаты. Так и случилось: Уильямс получил 27 голосов из 4722, Филдинг - 32 из 6 374 и только за Бёрнса в Ноттингеме было подано 598 голосов из 11055. 2) Гайндман знал, что взять деньги у тори значило не что иное, как нанести социалистам непоправимый моральный ущерб в мнении того единственного класса, который может служить источником пополнения их рядов, - широких масс радикально настроенных рабочих. Это то же, что было в свое время в Берлине, когда предполагалось заключить союз со Штёккером против прогрессистов.
Однако Гайндман не удовлетворился этим геройским подвигом. Он уже вообразил себя вторым Парнеллом, склоняющим чашу весов в пользу той или иной из двух партий, позабыв только, что, в отличие от Парнелла, не имеет 80 голосов в парламенте и 200 тысяч ирландских голосов на выборах в Англии и Шотландии. Он добился того, что Исполнительный комитет Федерации уполномочил его отправиться с Чампионом в Бирмингем к Чемберлену, лидеру радикалов324. Имея в кармане деньги тори, он предложил Чемберлену свою поддержку в случае, если тот уступит ему одно место от Бирмингема, обеспечит голоса либералов и внесет билль о восьмичасовом рабочем дне. Чемберлен оказался не так глуп, как тори, и выставил его за дверь.
Тем временем это дело, устроенное втихомолку Исполнительным комитетом федерации, стало известно в секциях и вызвало большой шум. Подробности - в письме Бланда, которое написано для опубликования, однако ты не должен говорить, что оно основано на протоколах. Будет созвано общее собрание, и сомнительно, чтобы после него Федерация продолжала существовать, по крайней мере как жизнеспособная организация.
Прилагаю заявление Хантера Уотса в «Pall Mall Gazette». Оно составлено при участии Гайндмана, которому, однако, пришлось оставить выражение «неблагоразумный» по своему собственному адресу. Зато заявление Уильямса в «Echo» - это настоящее отречение; он, при данных условиях не без основания, становится на позицию абсолютной враждебности ко всем социалистическим буржуа. Вот, следовательно, чего добился г-н Гайндман своей навязчивостью. Этот человек - настоящая карикатура на Лассаля: полнейшее равнодушие к качеству применяемых средств, даже если они не ведут к цели, лишь бы только что-нибудь перепало Гайндману; при этом постоянная потребность в немедленном успехе и готовность пожертвовать многим ради малого; наконец, себя он считает центром мироздания и абсолютно не способен видеть факты такими, каковы они на самом деле, - они представляются ему такими, какими хотелось бы их видеть. При этом он - законченный политический авантюрист. Все недостатки Лассаля, возведенные в степень, и ни одного из его достоинств.
А что делается в вашем парламентском стакане воды?
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ПАРИЖ Лондон, 7 декабря 1885 г.
Дорогой Лафарг!
Я поговорю о Девитте с Тусси; может быть, она достанет Вам то, что Вы хотите.
В противовес Вашему кружку социальных исследований храбрый Малон и не менее знаменитый Эли Мэй основали Республиканское общество социальной экономики с готовым уставом. Будем надеяться, что вся эта «исследовательская группа» так и будет состоять из Малона, который займется исследованиями души Мэя, и Мэя, который будет исследовать сердце Малона. Это те самые маленькие великие люди, которыми лучше совсем не заниматься, что их больше всего огорчит. Это - точная копия Карла Блинда.
Зачем Вы выставляете напоказ в «So..aliste» Уильямса и кандидатов Социалдемократической федерации? Вам следовало бы знать, какой линии держаться в отношении Гайндмана, а Вы на этот раз здорово попали впросак. Прежде всего,
Гайндман ухитрился сделать свою партию всеобщим посмешищем. Уильяме собрал 27 голосов из 4722, Филдинг в Северном Кенсингтоне - 32 из 6374, Бёрнс в Ноттингеме получил 598 из 11055. К тому же в либеральной печати подняли дьявольский шум по поводу того, что деньги, необходимые для выставления этих нелепых кандидатур, были взяты у тори и социалисты пали настолько низко, что вступают в грязные сделки с этой партией. Тогда Уильямс написал в «Echo» 5 декабря, что все это было устроено в то время, когда он находился в Ливерпуле, его вызвали телеграммой, не сообщив ему подробностей, главари обращались с ним как с простым орудием и теперь он видит, «что мы не можем больше доверять людям из буржуазии в нашем движении. Я, - продолжает он, - не намерен быть орудием буржуа. Я призываю своих товарищей, наемных рабов, встретиться со мной при первой возможности, распрощаться с представителями буржуазии и изгнать их из организации, которая должна быть подлинной организацией рабочих» и т. д.
Наконец, он заявляет об открытом переходе в оппозицию к Гайндману, Чампиону и т. д.
Вот что произошло в Социал-демократической федерации (Вы получите от Эвелинга с этой же почтой письмо одного из ее членов, Бланда). Гайндман получил от тори деньги для выставления кандидатов в противовес либералам. Получение 340 ф. ст. он признал. Но вся сумма должна составлять около 1000 ф. ст., так как официальные расходы на трех кандидатов превышают 600 фунтов. - Исполнительный комитет, за исключением Бароуза, санкционировал действия Гайндмана, но внутри Федерации возникла оппозиция. Однако еще до того, как эта оппозиция смогла выступить, Гайндман уже вообразил, что, подобно Парнеллу, может играть роль политического арбитра, и вместе с Чампионом отправился в Ливерпуль, чтобы предложить свои услуги... Чемберлену, лидеру радикалов! Они предложили ему поддержать либералов, если Чемберлен согласится снять кандидата либералов в Бирмингеме в пользу Гайндмана и обеспечить ему их голоса! Чемберлен выставил их за дверь.
Оппозиция в рядах Федерации растет. На последнем заседании Комитета, где присутствовало много других членов Федерации, была зачитана, несмотря на попытки Гайндмана помешать этому, переписка, касающаяся денег, полученных от тори. Разразился грандиозный скандал. Почему с секциями не проконсультировались по столь жизненно важному вопросу?
Наконец, предстоит общее собрание, и мы увидим, выживет ли Федерация.
Конечно, можно принять деньги от другой партии, если эти деньги даются без всяких условий и если это не причинит больше вреда, чем пользы! Но Гайндман действовал глупо.
Прежде всего, ему следовало бы знать, что эти кандидатуры могли только продемонстрировать смехотворную слабость социализма в Англии. Далее, ему следовало знать, что взять деньги у тори значило безвозвратно утратить свой авторитет в глазах широких масс радикально настроенных рабочих, а ведь только среди них социализм может найти своих сторонников. Наконец, если уж делают что-либо подобное, то не скрывают это, а сами выставляют напоказ и хвастают этим. Но Гайндман - это карикатура на Лассаля. Для него хороши все средства, даже если они не ведут к цели. Он так жаждет разыгрывать из себя крупного политического деятеля, что не видит своего действительного положения. Вдобавок ко всем отрицательным качествам английского профессионального политика-авантюриста он обладает еще одной чертой, довольно распространенной во Франции, но редкой здесь, - способностью видеть факты не такими, каковы они на самом деле, а такими. какими хотелось бы их видеть.
Все это произошло так скоро после его последнего гнусного поступка по отношению к Эвелингу, который ему еще не простили, - даже в его собственной партии, - что нужно быть очень живучим, чтобы пережить это. Во всяком случае, если Социал-демократическая федерация будет существовать и впредь, то она останется лишь тенью.
Поцелуйте от меня Лауру.
Ваш Ф. Э.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 7 декабря 1885 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Большое спасибо за два экземпляра «Дюринга». Если я получу в общем 20 экземпляров, то на первых порах будет достаточно. Пришлите мне, пожалуйста, также 4 экземпляра 3-го издания «Крестьянской войны»; у меня нет больше ни одного для подготовки нового издания.
С Эккариусом я не поддерживаю никаких отношений и не хочу, да и не могу их завязывать. Узнаю, нельзя ли будет получить его адрес через Лесснера. Советую Вам в крайнем случае просто перепечатать книгу без изменений и т. п., так как Эккариус совершенно опустился и вряд ли по-настоящему сделает эту работу. К тому же и совесть у него настолько нечиста, что все добавления он, вероятно, использовал бы для протаскивания рассуждений, оправдывающих многочисленные подлости, совершенные им после 1873 года. Это значительно ухудшило бы книгу, написанную при значительном содействии Маркса и даже прямо с его слов (в конце книги целые страницы дословно принадлежат Марксу), а возможно, сделало бы ее вообще непригодной для нашей пропаганды. Я бы даже советовал настаивать на переиздании без всяких изменений.
Счет за фотографии Вы получили.
Наборщик терзает меня даже в списке опечаток к «Дюрингу». Там напечатано беспомощное «заблуждение» [Ver..rung] вместо «путаница» [Verw..rung].
Сердечный привет.
Ваш Ф. Э.
ФЕРДИНАНДУ ДОМЕЛЕ НЬЮВЕНГЕЙСУ В ГААГУ Лондон, 19 декабря 1885 г.
Уважаемый товарищ!
Я послал через Континентальное агентство посылок адресованный на Ваше имя пакет с тремя нужными Вам парламентскими отчетами. Как Вы увидите из приложенного извещения, первого отчета палаты лордов по вопросу о проституции уже не было в продаже.
Вы совершенно правы, воздерживаясь у себя в Голландии от всякого насильственного взрыва. Это стоило бы лишь бесполезных жертв и отбросило бы движение на десятки лет назад. В будущем году исполнится сто лет со времени первого разбойничьего похода пруссаков в Голландию, и ничто не доставило бы Бисмарку большей радости, чем возможность отпраздновать столетний юбилей этого «подвига» его повторением. Аннексионистские вожделения, которые пока еще являются безвредным и бессильным желанием, могли бы тогда легко принять более осязаемую форму.
Посылаю Вам по почте только что вышедшее второе издание моего «Анти-Дюринга».
Всегда готов к Вашим услугам в интересах нашего общего дела.
С дружеским приветом Ваш Ф. Энгельс
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 21 декабря 1885 г.
Многоуважаемый гражданин!
Я буду очень рад, если Вы пожелаете взяться за перевод брошюры Маркса «Наемный труд и капитал». Так как для биографии едва ли будет достаточно сведений, содержащихся в «So..al..ste», то я попросил цюрихских друзей, чтобы они послали Вам экземпляр Брауншвейгского альманаха, где помещена написанная мной более полная биография*.
С приветом уважающий Вас Ф. Энгельс
Естественно, я с радостью отредактирую перевод, если Вы этого пожелаете.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 21 декабря 1885 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Получил 20 экземпляров «Дюринга» (всего) и 4 - «Крестьянской войны». Благодарю.
Передайте, пожалуйста, г-же Вишневецкой, что я, как условлено, готов отредактировать рукопись ее перевода* и написать предисловие, как только она твердо договорится с каким-либо издателем. При моей перегруженности работой я решительно не могу браться за какие-либо дела, кроме совершенно неотложных.
О новом немецком издании этой книги я смогу подумать только тогда, когда мне удастся сбросить с плеч значительную часть моей теперешней нагрузки. В январе предстоит редактировать английский перевод «Капитала», вести переговоры с издателем и т. д., далее - «Крестьянская война» и многие другие второстепенные работы. Затем предстоит совершенно неотложное дело - III том «Капитала». Когда управлюсь со всем этим, включая и «Капитал», то смогу подумать и о старой книге.
Я не помню упоминаемой Бухером брошюры. Пиль умер в 1850 году. Памфлет Маркса появился в 1855 году. А для доказательства того, что Пальмерстон был русским агентом, вовсе незачем предполагать, будто бы он дал какому-то писателю 100 гиней и бочку шерри.
Возможно, что Такер в виде намека на выходившее ранее сочинение предложил дать одному из памфлетов Маркса такое же заглавие. Это бы все объяснило. Кроме того, в марксовских памфлетах нет никаких гравюр.
Сердечный привет.
Ваш Ф. Энгельс
Мартиньетти хочет перевести на итальянский язык «Наемный труд и капитал», а также биографию Маркса; однако он не располагает последней, так как отрывочные сведения, помещенные в «So..al..ste», недостаточны. Не можете ли Вы послать ему «Volks-Kalender» Бракке, где помещена написанная мной биография Маркса? Думаю, что это выпуск за 1878 г., - впрочем, Вы быстро найдете то, что нужно. Его адрес: Паскуале** Мартиньетти. Беневенто, Италия.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 22 декабря 1885 г.
Дорогая Лаура!
Посылаю тебе чек, о котором писал Поль, и прибавляю пустячный новогодний подарок для тебя. Коробка с плум-пудингом и к..ксом была отправлена в прошлую субботу, но, вероятно, ушла отсюда не раньше понедельника, так что в лучшем случае ты получишь ее сегодня.
Когда Джоллимейер приехал из Парижа, он сказал мне, что тебе очень нужны словари для переводческой работы. Из книг Мавра тебе мог подойти только французско-немецкий словарь Мозена, но он такой ветхий, что вообще не годится для систематической работы; тем не менее Тусси взяла его. Англо-немецкого словаря там нет. Тогда я постарался узнать, какие словари самые лучшие, и заказал их для тебя у Уильямса и Норгейта в переплете и с доставкой. Это: Флюгель. Англо-немецкий и немецко-английский словари; Мозен-Пешье. Французсконемецкий и немецко-французский словарь.
Думаю, что они будут доставлены до рождества. Я не имел возможности взглянуть на них, поэтому хотел бы, чтобы ты сделала это и сообщила мне, что они из себя представляют.
Флюгель - лучшее, что можно достать, хотя он мог бы быть получше; итак, если он и англо-немецкий и немецко-английский, то все в порядке. Но относительно Мозена-Пешье я боюсь, что это - сокращенное издание того, что я намеревался послать тебе, а именно: «Полный словарь французского и немецкого языков», французско-немецкий словарь в 2-х томах и немецко-французский словарь в 2-х томах. Если окажется, что это нечто другое, то, пожалуйста, сообщи мне, и я обменяю его, как неправильно выполненный заказ.
В субботу вечером сюда приехал Джоллимейер, его отпуск продлится до 12 января; а сегодня утром появился не кто иной, как неизбежный Мейер, только что из Виннипега, где его первый урожай пшеницы погиб от мороза в августе прошлого года. Он снова уехал и будет завтра утром в Париже. Однако при этом он заявил: я не пойду к Лафаргам. - Почему? - Потому что Лафарг никогда у меня не бывает. - Видимо, он принимает это очень близко к сердцу. Я сказал ему, что это довольно глупо с его стороны. Я просто передаю тебе это так, как это было сказано, чтобы ты могла утешиться, если прославленный чужеземец не посетит тебя.
Постараюсь достать экземпляр «Just..ce» для Поля, сейчас это не так легко, так как Тусси и Эдуард отправились на несколько дней в Кингстон на Темзе и не вернутся до пятницы.
Джонни тем временем у нас, он снова довольно быстро вспомнил английский язык, особенно с тех пор как ходит в школу. Он очень хороший мальчик и читает огромное количество непонятных ему книг.
Надеюсь, что Поль снова здоров и крепок, крепче, чем Новый мост, который, повидимому, тоже подвержен прыщам и нарывам408. Между прочим, в его последнем письме нет ни слова о том, как окончательно решилось дело Лабрюйер - Северин - Лиссагаре; последним было утверждение Лабрюйера, что Лиссагаре солгал. Может быть, все это кончилось ничем, как бывает с большинством скандалов в наше время?
Несомненно, что на сей раз Гайндман действовал самостоятельно. Если ему и удастся сохранить видимость Социал-демократической федерации, то это будет только лишь тень.
Провинциальные секции, наверное, отпадут, а здесь, в Лондоне, его же собственные люди помнят, как в момент откола группы Морриса - Эвелинга он заполнил общее собрание своими сторонниками, приведя туда множество новых членов, которые были приняты специально для этой цели. Поэтому здесь решили, что голосовать могут только лица, состоявшие в организации во время всеобщих выборов и подвигов Гайндмана.
Ним, Пумпс и Джоллимейер отправились в Уэст-Энд якобы для рождественских покупок, а на самом деле пообедать в Венском пивном зале. Так как мне приходится все еще несколько ограничивать себя, я остался дома и пользуюсь этой возможностью, чтобы написать тебе. Но вот раздался звонок к обеду - для меня и Джонни - итак, до свидания.
Желаю здоровья, хорошего настроения и крепкой основы для Поля!
Любящий тебя Ф. Энгельс
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 28 декабря 1885 г.
Дорогой Либкнехт!
В среду 16 декабря в Гастингсе умер Боркхейм; похороны состоялись в понедельник. В воскресенье перед тем он схватил воспаление легких, которое быстро свело его в могилу. 12 лет он болел чахоткой, а последние десять лет почти целыми днями лежал в постели; вся левая половина тела была парализована. Он переносил свои страдания с редким мужеством и неизменной жизнерадостностью, не переставал следить за политическим и социальным движением и до самого конца выписывал «Sozialdemokrat». До прошлого года он получал пенсию сначала от двух, а затем от одной из фирм, в которых он раньше служил торговым агентом. В последний год нам удалось собрать по подписке среди его здешних друзей достаточную сумму, и он ни в чем не нуждался. Не посвятишь ли ты ему небольшой некролог в «So..aldemokrat»? Я сам неохотно выступаю в подобных случаях, а ты можешь это сделать совершенно свободно, и к тому же больше знаешь о его деятельности в Бадене.
По поводу русских финансов добавлю еще следующее о последнем критическом повороте в этой области.
Недели две тому назад русское правительство заключило через Блейхрёдера и русский банк новый заем, но лишь на 20 млн. рублей, и в Берлине, как сообщают, подписка на него уже закончена с большим превышением. Смотря по тому, металлический ли это рубль или бумажный, - это ты можешь там разузнать - заем составляет около 60 или только около 40 миллионов марок. Заем должен был якобы покрыть авансы, предоставленные русским банком правительству. Это старый пустой предлог, что обнаружилось уже несколько дней спустя. Примерно с неделю тому назад английские газеты сообщили, что русское правительство приказало русскому банку (вероятно, кредитному банку) продать часть закладных русского дворянства на 100 млн. рублей. По дополнительным сведениям немецких газет, банк должен за это авансировать правительству 75 млн. из вырученной суммы. Следовательно, правительство выплатит банку в лучшем случае 20 млн. рублей золотом и получит от него за это новую ссуду в 75 миллионов. Так как реализация закладных бумаг на сумму в 100 млн. представляет собой, особенно в России, весьма длительную операцию, то это означает, другими словами, что придется выпустить и ссудить правительству еще 75 млн. рублей бумажных денег. Рубль котировался здесь перед праздниками в 231/8 пенса (вместо 39 пенсов), а теперь должен упасть еще ниже, - и в самой России. Средства, к которым, оказавшись в тисках финансовой нужды, приходится прибегать, чтобы хоть кое-как поддержать подорванную валюту (20 млн. золотом, если банк их получит), приведут только к тому, что бумажная валюта еще более обесценится. 1789 год приближается и без помощи нигилистов, и правительство само вынуждено ускорить его наступление.
Отсюда, далее, следует, что Бисмарк держит своих русских в черном теле и согласен давать им германские деньги только мизерными порциями, чтобы они не слишком зазнавались и не подложили ему свинью на Балканах.
Я могу наметить тебе только важнейшие отправные пункты, но тебе нетрудно будет разузнать в Берлине дальнейшие подробности.
На рождество мы здесь - Эвелинги, Каутские, Пумпс с мужем, Шорлеммер, Ленхен и я - основательно кутили до 4 часов утра и здорово посмеялись.
С Новым годом!
Твой Ф. Э.
Шорлеммер шлет сердечный привет.
ИОГАННУ ФИЛИППУ БЕККЕРУ В ЖЕНЕВУ Лондон, 28 декабря 1885 г.
Старый дружище!
Сообщаю тебе, что наш старый Боркхейм ск..нчался 16-го этого месяца в Гастингсе, проболев три дня воспалением легких. Двенадцать лет он страдал чахоткой, а последние десять лет у него была парализована вся левая половина тела. Врач говорил, что болезней его хватило бы на то, чтобы убить трех человек. Он переносил все с неизменной жизнерадостностью и до последнего дня, насколько это было в его силах, следил за состоянием движения.
Я попросил Либкнехта посвятить ему небольшой некролог в «So..aldemokrat».
В начале месяца я послал тебе денежный перевод, который ты, надеюсь, своевременно получил.
А затем - так как почта скоро закрывается, а я в эти беспокойные для меня дни редко могу выбрать время для письма - сердечно поздравляю тебя с Новым годом и желаю доброго здоровья. Нашему движению ничего особенного не приходится пожелать; оно развивается повсюду - по-разному, в зависимости от страны и народа, - но везде великолепно идет вперед, а балканское свинство тоже, кажется, обойдется без мировой войны.
Всем сердцем твой старый Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В ЦЮРИХ Лондон, 7 января 1886 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Вашу рукопись получил, но до сих пор не имел возможности ознакомиться с ней, поэтому не могу сказать, сколько времени займет ее редактирование. Во всяком случае, можете быть уверены, что задерживать я не буду.
Что касается тех мудрых американцев, которые думают, что их страна будет избавлена от последствий полного развития капиталистического производства, то они, по-видимому, пребывают в блаженном неведении того, что в некоторых штатах - Массачусетсе, Нью- Джерси, Пенсильвании, Огайо и др. - существуют такие учреждения, как бюро труда, из отчетов которых они могли бы узнать нечто совершенно противоположное этим представлениям.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
14:16 20.07.2015
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Лондон, 7 января 1886 г.
Дорогой Либкнехт!
Твое подозрение по поводу «Блоса» только лишний раз доказывает мне, что «нервозность», на которую ты жалуешься, создана лишь тобой самим. Но, как ты выражаешься, never mind. (не беда)
Боркхейм родился в 1825 г. в Глогау, учился в Грейфсвальде и Берлине, в 1848 г. отбывал в Глогау трехлетний срок военной службы в качестве вольноопределяющегося- артиллериста; он попал под следствие за участие в демократических собраниях, но скрылся, затем некоторое время находился в Берлине, бежал, кажется, после штурма цейхгауза и отправился, если не ошибаюсь, в Швейцарию, откуда вернулся вместе со Струве. Всех подробностей не помню.
По поводу биографии напишу особо.
В воскресенье я передам Тусси твое сообщение.
Если в Америку поедете вы с Бебелем, то вам обоим безусловно удастся достать немало денег; если же один из вас не поедет или будет заменен кем-нибудь другим, то полученная сумма окажется на 25-30% меньше. К тому же ты особенно необходим, потому что по меньшей мере одному из вас придется иногда выступать с речами на английском языке.
Что касается Балтийского канала, то я решительно стою за его углубление, по крайней мере, до 8 метров. Торговые пароходы все увеличиваются в размерах и водоизмещении (5500 тонн теперь уже не редкость), и новые портовые сооружения все чаще рассчитываются на 9-10 метров глубины, так что менее глубокий канал устарел бы за несколько лет, как это и произошло с нынешним Эйдерским каналом еще 30 лет тому назад (он был в известной мере устарелым уже с самого начала).
Вашу поездку мог бы ускорить роспуск рейхстага в связи с непосредственной угрозой смерти старика Вильгельма. Тем раньше мы имели бы удовольствие видеть тебя здесь. Шорлеммер еще тут и шлет сердечный привет. Вообще же все обстоит благополучно, кроме положения в Социал-демократической федерации, которую г-н Гайндман на этот раз, повидимому, окончательно погубил. Он может в будущее воскресенье одержать на своем подтасованном общем собрании показную победу, но в провинции ему пришел конец, да и здесь число его сторонников тает с каждым днем.
Сердечный привет.
Твой старый Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 17 января 1886 г.
Дорогая Лаура!
Рад, что словари, наконец, прибыли. Мне обещали отправить их отсюда более чем за неделю до рождества.
Вчера я получил открытку от д-ра Макса Кварка, который извещает, что, поскольку существует потребность в хорошем изложении «Капитала», он намерен перевести Девиля: «Г-н Девиль только что в ответ на мою просьбу дал мне исключительное право перевода своего краткого изложения на немецкий язык»: Великий Кварк предложил Мейснеру издать перевод и желает, чтобы я удостоил его предисловием.
Ну, если Девиль действительно сделал так, то я могу расценить его поступок лишь как весьма неразумный и вдобавок противоречащий всем международным обязательствам, практически существующим в нашей среде. Как же это он мог связаться с человеком, о котором ничего не знает? Этот Кварк - один из полудюжины молодых литераторов, которые путаются где-то на границе между нашей партией и катедер-социализмом, прилагают все старания, чтобы избежать риска, связанного с близостью к нашей партии, и, однако, рассчитывают получить все выгоды, которые можно извлечь из этой близости. Они ведут энергичную пропаганду в пользу социальной империи Гогенцоллернов (которой Кварк слагал пышные дифирамбы), в пользу Родбертуса и против Маркса (Кварк имел наглость написать мне, что оказал честь «Капиталу», поместив его в своей библиотеке рядом с трудами великого Родбертуса!) и особенно в пользу друг друга. Этот субъект до такой степени бездарен, что даже Либкнехт, относящийся к подобным типам с известной нежностью, согласился с Каутским, что он не пригоден для сотрудничества в «Neue Zeit».
Только что вошел Каутский с письмом от Поля, согласно которому Девиль не ответил, и Кварк врет. Я был бы очень рад, если бы это было так, ибо тогда этот маленький негодяй оказался бы полностью в моих руках.
Но теперь о самом переводе. Прежде всего, изложение «Капитала» для наших немецких рабочих должно быть сделано с немецкого подлинника, а не с французского издания. Вовторых, книга Девиля слишком велика для рабочих, и в переводе - в особенности вторая ее половина - была бы так же трудна, как и подлинник: ведь она составлена, насколько это возможно, из дословных выдержек. Она годится для Франции, где большинство терминов не являются иностранными словами и где есть много людей, которые не принадлежат к рабочим в точном смысле слова, но тем не менее хотят кое-что узнать о предмете в доступной форме, не читая большой книги. В Германии таким людям пришлось бы прочесть подлинник. - В-третьих, - и это главное, - если книга Девиля появится на немецком языке, то мой долг по отношению к Мавру не позволит мне отказаться от критики этой книги как якобы точного изложения. Я молчал, ибо она была издана только во Франции, хотя еще до опубликования решительно протестовал против всей второй половины ее. Но если она будет предложена немецкому читателю, то это совсем другое дело. Я не могу позволить, чтобы в Германии Мавра извращали, пользуясь его же собственным текстом.
Если бы в свое время не было этой нелепой спешки, если бы книга была исправлена, как я предлагал, то этого возражения теперь не существовало бы. Могу сказать лишь, что оставляю за собой полную свободу действий в случае издания книги в Германии и тем более обязан сделать это в связи с распространением слухов, будто я просматривал ее в рукописи.
Сейчас я не могу спросить Каутского о его намерениях относительно книги Девиля, так как приглашенные на воскресный обед уже в полном сборе и мне надо кончать. Каутский должен написать сам. Насколько мне известно, Каутский и Бернштейн намереваются сами сделать новое краткое изложение, и это будет безусловно наилучшим выходом, причем они смогут использовать работу Девиля и отметить это с благодарностью.
Тусси, Эдуард, Пумпсы и Каутские, - все шлют привет и поцелуи и не знаю еще что, так же как Джонни и другие малыши.
Любящий тебя, но голодный Ф. Э.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 20-23 января 1886 г.
Дорогой Бебель!
Итак, холостой выстрел раздался: Шрамм оказал мне честь, прислав экземпляр своего устрашающего произведения. Должен, однако, сказать, что оно весьма убого, и предварительное извещение о нем в «Sozialdemokrat» оказало ему слишком много чести. Эде как следует проучит этого субъекта; на некоторые места, бросившиеся мне в глаза, я уже обратил его внимание через Каутского, а самое существенное он обнаружит сам.
Для Каутского вся эта полемика со Шраммом была очень полезна. У Шрамма хватило ловкости, - так как по существу дела он ничего не может сказать, - выудить все формальные ошибки, которые Каутский делает отчасти из юношеского рвения, а отчасти вследствие навыков, приобретенных им в университете и в литературной работе; это было для Каутского весьма полезным уроком. В этом отношении Эде, как человек, в университетах не обучавшийся, не литератор по профессии, но все же ведущий постоянную борьбу в «Sozialdemokrat », к тому же человек деловой и, - что играет не последнюю роль, - еврей, уже теперь имеет большое преимущество перед Каутским. Искусству воевать можно научиться только на войне.
Твои сообщения о настроении во фракции очень отрадны. Пока в партии дело обстоит хорошо, - а в ней мелкая буржуазия наверняка не одержит верх, - промахи господ депутатов могут привести лишь к тому, что эти господа сами получат суровый урок. Как ты сам говоришь - и я того же мнения - в мирные времена нам никогда не удастся провести в рейхстаг вполне подходящих людей, и поэтому помощь, которую нам оказывает партия своим давлением на господ депутатов, поистине неоценима. Это давление показывает им, что они должны избегать всякого серьезного конфликта, и в решающий момент уверенность в этом может оказаться чрезвычайно важной, ибо тогда мы будем твердо знать, что можем без ущерба действовать самым решительным образом.
Либкнехт в последнее время буквально бомбардирует меля письмами, требуя самых различных разъяснений. Я воспользовался случаем, чтобы по-дружески, кратко, но определенно, сообщить ему свое мнение о его противоречивых выступлениях; когда он, как обычно, пытался все свалить на дошедшие якобы до меня сплетни, я ему заявил, что единственного человека, который мог бы ему как-то повредить в моих глазах, зовут В. Либкнехт: этот человек всегда забывает, что он писал в письмах и что печатал в газетах; мы должны были, в общем, терпеть эти его слабости, тем более, что, по нашему убеждению, в действительно критический момент он все же окажется на должном месте. После этого он, вопреки своему обыкновению всегда оставлять за собой последнее слово, успокоился.
Так как он упомянул об истории со шлезвиг-гольштейнским каналом, то я воспользовался случаем указать ему, что было бы глупо якобы во имя оппозиции использованию канала военным флотом голосовать за мелководный (меньше 8-9 метров глубины) канал. Крупные торговые пароходы становятся все больше, водоизмещение в пять-шесть тысяч тонн теперь уже обычное явление, и порты все чаще и чаще приспосабливают к соответствующей осадке судов. Те порты, где это сделать невозможно, устаревают и приходят в упадок; это произойдет и на Балтийском море. Если хотят, чтобы Балтика участвовала в заокеанской торговле, то там должны быть созданы порты соответствующей глубины; и это несомненно будет там сделано, как и в других местах. Строить же канал так, чтобы через 10-20 лет он стал таким же бесполезным и устарелым, как старый Эйдерский канал, значило бы выбрасывать деньги на ветер.
Что касается моего предложения о кооперативных производственных товариществах на государственных землях, то единственной его целью было показать большинству, которое тогда стояло за субсидии пароходным компаниям, каким образом оно могло бы с честью голосовать против этого и выйти из тупика, в котором оказалось. Но на мой взгляд, предложение это принципиально было вполне правильным. Согласен, если мы предлагаем нечто позитивное, то нам следует вносить только осуществимые предложения. Но они должны быть осуществимы по сути дела, независимо от того, сможет ли их провести в жизнь существующее правительство. Я иду еще дальше. Если мы предлагаем мероприятия социалистические, ведущие к крушению капиталистического производства (вроде этого), то лишь такие, которые практически выполнимы, но для данного правительства невозможны. Ибо это правительство изгадит и погубит всякое подобное мероприятие, оно проведет его в жизнь только для того, чтобы провалить его. А этого предложения не проведет никакое юнкерское или буржуазное правительство. Показать сельскому пролетариату восточных провинций путь, более того, поставить его самого на путь, на котором он сможет уничтожить эксплуатацию со стороны юнкеров и арендаторов, - втянуть в движение как раз ту часть населения, порабощение и отупление которой позволяет рекрутировать из ее среды те полки, на коих зиждется вся Пруссия, словом, взорвать Пруссию изнутри, подорвать ее корни, - это для них немыслимо. Это такое мероприятие, на котором мы должны настаивать во что бы то ни стало, пока там существует крупная земельная собственность, и которое мы сами должны будем осуществить, как только придем к власти: передать - сначала в аренду - крупные поместья кооперативным товариществам, самостоятельно ведущим хозяйство под руководством государства, которое остается, таким образом, собственником земли. Но мероприятие это имеет то большое преимущество, что хотя оно по сути дела практически осуществимо, ни одна партия, кроме нашей, не может взяться за его проведение и, следовательно, ни одна партия не может его испортить. А оно одно прикончит Пруссию, и чем раньше мы его популяризируем, тем лучше для нас.
Все это не имеет ничего общего ни с Шульце-Деличем, ни с Лассалем. Они оба предлагали создавать мелкие кооперативные товарищества: один - с помощью государства, другой - без нее, но, по мысли их обоих, эти кооперативные товарищества должны были не вступать во владение уже имеющимися средствами производства, а лишь наряду с существующим капиталистическим производством создавать новое, кооператив-рое. Мое предложение требует внедрения кооперативных товариществ в существующее производство. Им надо будет дать землю, которая в ином случае эксплуатировалась бы покапиталистически, подобно тому как Парижская Коммуна требовала, чтобы рабочие на кооперативных началах пустили в ход бездействующие фабрики, остановленные хозяевами.
Различие здесь огромное. А что при переходе к полному коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, - в этом Маркс и я никогда не сомневались. Но дело должно быть поставлено так, чтобы общество - следовательно, на первое время государство - сохранило за собой собственность на средства производства и, таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могли бы возобладать над интересами всего общества в целом. То, что у Германской империи нет государственных имений, - неважно: всегда можно найти форму для того, чтобы внести предложение, как это было в ходе прений по польскому вопросу, когда высылки тоже не касались непосредственно имперского правительства.
Именно потому, что правительство никогда не сможет согласиться на что-либо подобное, именно поэтому можно было без опаски потребовать предложенную мной дотацию в противовес дотации пароходным компаниям. Если бы правительство могло на это согласиться, тогда, конечно, ты оказался бы прав.
Полный разброд среди немецких свободомыслящих в экономической области полностью соответствует тому, что происходит у английских радикалов. Старые манчестерцы в стиле Джона Брайта вымирают, а молодое поколение, точь-в-точь как берлинцы, увлечено социальными реформами на манер заплат. Разница лишь в том, что в Англии буржуа стремится помочь не столько промышленному рабочему, сколько сельскохозяйственному, который только что на выборах оказал ему такие огромные услуги, а также в том, что, по английскому обычаю, за дело должно взяться не столько государство, сколько община. Для сельскохозяйственного рабочего огородик и клочок земли под картофель, для городского - улучшение санитарных и т. п. условий, - вот их программа. Это прекрасный симптом того, что буржуа уже вынуждены жертвовать своей собственной классической экономической теорией, - отчасти из политических соображений, отчасти же потому, что практические последствия этой теории заставили их самих усомниться в ее правильности. То же самое доказывает и рост катедер-социализма, который в той или иной форме, и здесь, и во Франции, все больше и больше вытесняет из учебных курсов классическую политическую экономию. Фактические противоречия, порождаемые существующим способом производства, стали столь резкими, что их не может больше затушевать никакая теория, разве лишь катедер-социалистическая мешанина, которая представляет собой уже не теорию, а просто галиматью.
Месяца полтора тому назад здесь поговаривали о появлении признаков улучшения в деловой жизни. Но теперь все снова переменилось, нужда острее, чем когда-либо, бесперспективность полная, а к тому же необычно суровая зима. Уже восьмой год перепроизводство давит на рынки, и вместо улучшения дела идут все хуже и хуже. Нет более никакого сомнения в том, что положение по сравнению с прежним существенно изменилось: с тех пор как у Англии на мировом рынке появились серьезные конкуренты, эпоха кризисов в прежнем смысле этого слова закончилась. Если кризисы из острых становятся хроническими и при этом нисколько не утрачивают своей интенсивности, то к чему это может привести? Ведь должен же наступить новый, хотя бы и непродолжительный период процветания, когда скопившиеся товары будут реализованы; но мне очень хотелось бы посмотреть, как все это произойдет. Однако несомненны две вещи: во-первых, мы вступили в эпоху, несравненно более опасную для старого общества, чем эпоха кризисов, повторявшихся каждые десять лет, и, вовторых, процветание, когда оно наступит, в гораздо меньшей степени коснется Англии, чем прежде, когда она одна снимала сливки с мирового рынка. В тот день, когда это станет ясно в Англии, социалистическое движение развернется здесь всерьез, - но никак не ранее.
О составе английских либералов - в другой раз. Эта тема может завести далеко, ибо пришлось бы характеризовать переходное состояние.
Прения по польской интерпелляции (первый день) получил сегодня утром из Дрездена.
Скоро, вероятно, прибудет и второй день. Это для меня особенно важно, ибо теперь я получаю только еженедельный выпуск «Kolnische Zeitung», который дает лишь совсем краткие выдержки из прений. Как приобрести стенографические отчеты? Я охотно покупал бы отчеты о всех прениях, в которых серьезно участвуют наши люди.
Ты непременно должен принять участие в поездке в Америку. Во-первых, успех этой поездки во многом зависит от твоего присутствия. Во-вторых, партия только в том случае будет вполне правильно представлена, если и ты будешь там.
Если ты не поедешь, то с Либкнехтом пошлют первого встречного, и кто знает, что тогда может произойти. В-третьих, тебе не следует упускать случая собственными глазами посмотреть на самую передовую страну в мире. Жизнь в германской обстановке оказывает на всякого, даже самого лучшего человека, угнетающее действие, суживает его кругозор, - я знаю это по личному опыту; надо по крайней мере время от времени вырываться за пределы страны. А вдобавок и нам удастся снова повидать тебя. Если бы я мог развязаться со своими работами, то давно бы махнул туда; я всегда надеялся сделать это вместе с Марксом. Ты и Либкнехт представляете партию для заграницы, и обоих вас невозможно заменить. Если ты не поедешь, то будет потеряно от 5 до 10 тысяч марок, а может быть, и больше.
Поездка может к тому же оказаться очень приятной. Дело в том, что Тусси и Эвелинг переписываются с американскими свободомыслящими относительно деловой поездки в Америку и хотели бы связать ее с вашей. Ответ прибудет, вероятно, через три-четыре недели.
Тогда вы вчетвером составили бы очень славную компанию.
А теперь будь здоров. Между прочим, Эде в своей первой статье против Шрамма превзошел мои ожидания. Великолепно. Поистине, он изучил стратегию и тактику войны.
Твой Ф. Э.
ЭДУАРДУ ПИЗУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон], 27 января 1886 г.
Милостивый государь!
В ответ на Вашу вчерашнюю любезную записку я должен, к сожалению, сообщить Вам, что мое время настолько занято сейчас неотложной работой, что я не могу брать на себя какие-либо новые обязательства по крайней мере на ближайший год.
Ввиду вышесказанного мне не приходится уже останавливаться на других соображениях, которые могли бы помешать мне написать статью, о которой Вы просите. Но должен, во всяком случае, заявить, что партия, к которой я принадлежу, не выдвигает никаких раз навсегда готовых предложений. Наши взгляды на черты, отличающие будущее некапиталистическое общество от общества современного, являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности. Экономическую сторону этих отличительных черт я попытался изложить и разъяснить в своей книге «Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом», 2-е изд., стр. 253-271; перепечатано в моей брошюре «Развитие социализма и т. д.», 3-е изд., стр. 28-48. Даже этот неполный очерк, в котором ни политические, ни внеэкономические социальные вопросы вовсе не затрагиваются, я не мог бы написать более кратко. Поэтому дать Вам резюме в 600 слов является для меня совершенно непосильной задачей.
Искренне Ваш
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 29 января 1886 г.
Дорогой Зорге!
Наконец-то у меня нашлось немного свободного времени; спешу написать тебе, прежде чем оно будет занято чем-нибудь другим.
Надеюсь, что твоему Адольфу повезет в новом деле. Он человек толковый и энергичный, к тому же это дело не требует особенных спекуляций, которые в Америке столь же опасны, как здесь, так что я не вижу, почему бы ему не добиться успеха. Итак, от всей души желаю удачи!
Замечания Маркса относительно английского перевода были бы для меня очень желательны. У меня на руках, наконец, вся рукопись английского перевода, и на будущей неделе я за нее возьмусь. Как только станет ясно, сколько приблизительно продлится редактирование, и, следовательно, как только я смогу определить срок начала печатания, - я окончательно договорюсь с издателем. Ты видел, как г-н Гайндман, он же Бродхаус, пытался подставить мне ножку (в «To-Day»). Это мне ничем не вредит, только заставляет действовать быстрее, чтобы мое положение по отношению к издателю не ухудшилось.
Одна американка перевела на английский язык мою книгу о рабочем классе и прислала мне для редактирования рукопись, отдельные места которой требуют много времени. Печатание в Америке обеспечено, но мне непонятно, что эта особа находит еще в настоящее время в этой старой работе.
Далее мне предстоит еще одного лишь редактирования: 1) «Восемнадцатое брюмера», французский перевод - около 1/3 уже готово; 2) «Наемный труд и капитал» Маркса - итальянский перевод; 3) «Происхождение семьи» - по-датски; 4) «Манифест» и «Развитие социализма и т. д.» - по-датски, обе работы уже напечатаны, но полны ошибок; 5) «Происхождение семьи» - по-французски; 6) «Развитие социализма» - по-английски. А в перспективе еще множество другого. Как видишь, я превращаюсь в настоящего школьного учителя, исправляющего ученические тетрадки. К счастью, мои познания в языках дальше не идут, иначе на меня взвалили бы еще русские, польские, шведские и всякие прочие штуки. Но это работа, которую, наконец, волей-неволей надо сделать. Во всяком случае, все эти милые вещицы, по крайней мере от 2) до 5), должны будут уступить место III тому «Капитала», который уже продиктован с рукописи, но некоторые из его важнейших глав потребуют очень большой редакционной работы, так как многое представляет собой только собранный, но необработанный материал. Это единственная работа, которая доставляет мне радость.
«New Yorker Volkszeitung» я еще не получил. «To-Day» за сентябрь пошлю по возможности еще этой почтой. Ты себе представить не можешь, как трудно доставать здесь эти вещи.
Издатели неаккуратны до безобразия.
Пусть Дицген даст тебе письмо X. Бланда о предвыборных проделках Гайндмана с тори и одновременно с либералами, если ты с этим еще не знаком. Там буквально все правильно.
Если Социал-демократическая федерация и не распадется, после этого дух ее будет мертв.
Нужно быть сумасшедшим, чтобы действовать так, как Гайндман. Его совершенно нелепые нападки на Эвелинга ты, вероятно, прочитал в «Justice» и «Commonweal» вместе с приведенными там документами. К сожалению, остальные главари Федерации стоят не на много больше его: это писаки и политические спекулянты. Все здешнее движение до сих пор вообще одна лишь видимость, но если в Социалистической лиге удастся воспитать крепкое ядро из людей, владеющих теорией, то от этого очень много выиграет настоящее массовое движение, возникновение которого теперь уже не заставит себя ждать.
Кланяйся от меня Дицгену. Ему приходится нелегко, но дело уладится. В конце концов движение в Америке все же делает большие успехи. Англо-американцы начинают дело посвоему, пренебрегая разумом и наукой, и ничего другого нельзя было ожидать, но они все же приближаются и в конечном итоге придут окончательно. Капиталистическая централизация подвигается у вас семимильными шагами - совсем не так, как здесь.
Надеюсь, что ты уже совсем поправился; я чувствую себя большей частью довольно хорошо, иначе никак не сумел бы справиться с работой.
Уговариваю Бебеля, чтобы он с Либкнехтом поехал к вам*. Возможно, что поедут также и Тусси с Эвелингом. Но до этого еще далеко.
Сердечный привет Адольфу.
Твой Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В ЦЮРИХ Лондон, 3 февраля 1886 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Сегодня отправил Вам заказным первую часть Вашей рукописи до страницы 70 включительно. К сожалению, не имел возможности отослать ее раньше. Но у меня было дело, которое я должен был закончить, прежде чем приступить к Вашей рукописи. Теперь все пойдет гладко; в ходе работы я замечаю, что мы все лучше знакомимся друг с другом: Вы - с моим своеобразным, старомодным немецким языком, я - с Вашей американской речью. Действительно, она меня многому научила. Никогда прежде различие между британской и американской разновидностями английского языка не бросалось мне в глаза столь ясно, как в этом experimentum in proprio corpore vili. Какая блестящая будущность предстоит языку, который обогащается и развивается по обе стороны океана и может рассчитывать на дальнейшие пополнения из Австралии и Индии!
Не знаю, застанет ли эта часть рукописи мисс Фостер до ее отъезда, но надеюсь, что у Вас не будет особенных неприятностей из-за моего промедления, которое было действительно неизбежно. Я бесконечно благодарен всем друзьям, которые желают переводить работы Маркса и мои на различные языки цивилизованных стран и оказывают мне доверие, обращаясь с просьбой редактировать их переводы. И я охотно буду это делать, но для меня, как и для других, сутки содержат только 24 часа, и поэтому я никак не могу всех удовлетворить и всегда точно укладываться в поставленные сроки.
Если мне не будут слишком часто мешать по вечерам, то, надеюсь, смогу прислать Вам через две недели остальную часть рукописи, а может быть, и введение. Это последнее можно будет напечатать либо в виде предисловия, либо в виде приложения. Что же касается его размера, то я совершенно не в состоянии сказать Вам что-либо определенное. Постараюсь написать его как можно короче, тем более что с моей стороны было бы бесполезно пытаться опровергать аргументы американской печати, с которыми я не знаком даже поверхностно.
Конечно, если американские рабочие не будут читать отчетов бюро труда своих собственных штатов, а будут полагаться на выдержки из этих отчетов, подобранные политиками, то им никто не сможет помочь. Но я думаю, что влияние нынешней хронической депрессии, которая пока что кажется бесконечной, скажется в Америке так же, как и в Англии. Америка покончит с английской промышленной монополией, - поскольку от нее еще что-нибудь осталось, - но сама не сможет завладеть этой монополией. А если одна какая-нибудь страна не будет обладать монополией на мировых рынках, по крайней мере в решающих отраслях промышленности, то те относительно благоприятные условия, которые существовали здесь, в Англии, с 1848 по 1870 г., нигде уже не смогут повториться, и даже в Америке положение рабочего класса должно будет постепенно все больше и больше ухудшаться. Ибо если существуют три страны (скажем - Англия, Америка и Германия), ведущих при относительно равных условиях конкурентную борьбу за обладание мировым ринком, то возникает уже не случайное, а хроническое перепроизводство, так как каждая из этих трех стран способна обеспечить рынок всем потребным количеством товаров. Вот почему я слежу за развитием нынешнего кризиса с большим интересом, чем когда-либо, и думаю, что он составит эпоху в истории духовного и политического развития американского и английского рабочего класса, - тех самых классов, чья поддержка настолько же абсолютно необходима, насколько и желательна.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
23:39 20.07.2015
ФЕРДИНАНДУ ДОМЕЛЕ НЬЮВЕНГЕЙСУ В ГААГУ Лондон, 4 февраля 1886 г.
Уважаемый товарищ!
Вашу книжку «Как правят нашей страной» читаю с большим удовольствием: во-первых, потому что по ней снова изучаю голландский разговорный язык, а во-вторых, потому что так много узнаю из нее о внутреннем управлении Голландии. Голландия, кроме Англии и Швейцарии, единственная западноевропейская страна, которая в XVI-XVIII столетиях не была абсолютной монархией и имеет благодаря этому некоторые преимущества, в частности - остатки местного и провинциального самоуправления без настоящей бюрократии во французском или прусском духе. Это большое преимущество для развития национального характера, а также и для последующего развития; произведя сравнительно немного изменений, трудящийся [народ]* мог бы установить здесь свободное самоуправление, которое должно быть нашим лучшим орудием при преобразовании способа производства. Ничего этого нет ни в Германии, ни во Франции - там это придется еще создавать заново. Не могу не сделать Вам комплимент за Ваше удачное популярное изложение.
За перевод моей брошюры я должен горячо Вас поблагодарить. Будет не очень легким делом изложить здесь весь материал так популярно, как это сделано в Вашей книжке, но когда так владеешь обоими языками, как Вы, то и с этим можно справиться.
«Коны» [«Gewanne»] - это участки земли приблизительно одинакового качества, на которые первоначально разделяется общинная пахотная и луговая земля; всего их бывает, примерно, от десяти до двадцати. Затем каждый полноправный член марки получает в каждом коне равный надел. Таким образом, если имеется десять конов и сто членов марки, то получится всего 1000 парцелл, а каждый член марки получит 10 парцелл - по одной в каждом коне. Впоследствии члены марки часто вновь обмениваются парцеллами, так что у каждого из них становится меньше отделенных друг от друга парцелл, а его земельный надел становится более компактным. То же самое происходило еще недавно в деревнях Ирландии, где действовала система «rundale», а также в горной Шотландии (см. «Fortnightly Review», ноябрь 1885 г., статья о сельских общинах в Шотландии).
Работы Г. Л. Маурера следующие: 1) «Введение в историю маркового, подворного, сельского и городского устройства в Германии».
2) «История маркового устройства в Германии».
3) «История подворного устройства в Германии...», 4 тома.
4) «История городского устройства в Германии...», 2 тома.
5) «История сельского устройства в Германии...», 2 тома. №№ 1 и 2 наиболее важны, но существенны и остальные, в особенности для истории Германии. Повторения, плохой слог, хаотическое расположение материала затрудняют изучение этих, вообще говоря, превосходных книг. On n`est pas Allemand pour rien! (на то он и немец!)
Лучшими трудами о Великой французской революции безусловно являются работы Жоржа Авенеля, умершего около 1875 г.: «Революционные понедельники», собрание фельетонов, печатавшихся в «Republique Francaise», затем «Анахарсис Клоотс» - книга, в которой в связи с биографией Клоотса дается обзор всего хода революции до термидора 1794 года. Работа эта написана в мелодраматическом тоне, и чтобы получить ясное представление, приходится то и дело обращаться за точными датами к Минье или Тьеру. Но Авенель прилежно изучал архивы и дает поэтому чрезвычайно много нового и надежного материала. Для периода от сентября 1792 до июля 1794 г. это безусловно наилучший источник. Затем имеется очень хорошая книга Бужара: «Жан Поль Марат, друг народа»; есть еще и другая, как будто бы хорошая, книга о Марате - я забыл только фамилию автора, она начинается на Ш. В последние годы Империи появились и другие хорошие книги; несколько хуже произведения робеспьеристов (Амель. «Сен-Жюст» и др.), представляющие большей частью пустые фразы и выдержки из речей.
Из буржуазных историков я по-прежнему предпочитаю Минье.
Каутские, Эвелинги и Ленхен шлют сердечный привет. Как обстоит дело с Вашим приездом сюда на лето?
Сердечный привет от Вашего Ф. Энгельса
ПЕТРУ ЛАВРОВИЧУ ЛАВРОВУ В ПАРИЖ [Лондон], 7 февраля 1886 г.
Дорогой Лавров!
Сообщите мне, пожалуйста, в каком смысле Вы понимаете слово знаменитости [worthies]?
Мне не хотелось бы придавать ему в Ваших устах филистерское значение, получившее здесь почти официальное признание и распространяющееся на всех - от Фарадея до какого-нибудь Пибоди или леди Бёрдет-Кутс; тогда я постараюсь найти для Вас то, что Вы хотите.
Рукопись английского перевода I тома, наконец, у меня, я ее немедленно начинаю редактировать. После этого приступлю к окончательной редакции III тома. Это будет нелегкой задачей, но я доведу ее до конца.
Привет от Вашего Энгельса
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 8 февраля 1886 г.
Милостивый государь!
Я получил Ваши любезные письма от 18/30 ноября, 19/31 декабря, 26 декабря/7 января и 8/20 января, и четыре экземпляра перевода, из которых один передан в Британский музей, другой - Полковнику и третий - хорошо известной Вам даме, которая тоже перевела несколько работ автора на русский язык. Вы очень обяжете меня, если будете любезны послать еще один экземпляр нашему немецкому издателю г-ну Отто Мейснеру в Гамбург.
Я с большим удовольствием прочел Ваше превосходное предисловие, и в доказательство того, что прочел его внимательно, могу указать Вам, что на стр. X, в строке 17, наборщик, по-видимому, пропустил одно слово. Не следует ли читать это место так: что и переменная часть капитальной стоимости и т. д. Пропуск этот не имеет большого значения для того, кто хорошо знаком с терминологией автора, но мог бы, пожалуй, вызвать недоумение у тех, кто ее не усвоил.
Очень благодарен за Ваши сведения об экономическом положении вашей страны. Все вещи такого рода всегда представляют для меня величайший интерес. Последние 30 лет показали во всем мире, за какой короткий срок огромные производительные силы современной промышленности могут привиться и прочно укорениться даже в странах до сих пор чисто аграрных, причем сопровождающие этот процесс явления повторяются повсеместно. То, что Вы пишете мне о платежах купонами, срок погашения которых еще не наступил, происходило по всей Германии лет десять-пятнадцать тому назад, а иногда происходит и теперь; в особенности же перед введением новой монетной системы жалобы на обращение таких купонов, срок погашения которых не наступил и которые первоначально выдавались в счет заработной платы, были всеобщими. Быстрое развитие германской промышленности уже прошло этот этап, и если подобные явления еще происходят, то лишь в виде исключения; однако пятнадцать лет тому назад это было правилом, особенно в Саксонии и Тюрингии. Но то, что ваши экономисты считают это, по Вашим словам, доказательством нехватки средств обращения, - и это при наличии в обращении бумажных денег, обесцененных в результате чрезмерного выпуска по крайней мере на 36%, - соответствует взглядам американских гринбекеров, которые также требовали увеличения выпуска бумажных денет, потому что эти бумажные деньги более не обесценивались и, следовательно, были выпущены явно в недостаточном количестве!
Я был рад узнать, что нашему другу рекомендуют перемену климата, - думаю, что его направят примерно туда же, куда врачи посылали его раньше и где условия были, повидимому, довольно благоприятны для его здоровья. Во всяком случае, это служит для меня доказательством того, что всякая опасность внезапного кризиса в его болезни теперь миновала.
Я получил, наконец, всю рукопись английского перевода I тома и на будущей неделе начну ее редактировать; как только у меня будет представление о том, когда смогу закончить, я тотчас же заключу договор с каким-нибудь издателем. Переводчиков двое: один из них - адвокат и старый наш друг (Вы и он - единственные люди, которые знают книгу наиболее основательно); однако его профессиональные занятия не позволяли ему сделать всю эту работу в необходимый срок, поэтому д-р Эвелинг, муж младшей дочери автора, предложил свои услуги; но и экономические теории, и язык автора еще несколько новы для него, и я предвижу, что сделанная им часть доставит мне больше труда. Как только перевод будет достаточно подготовлен к печати, я вновь примусь за III том и доведу его до конца, не отвлекаясь ни на какую другую работу.
Здесь промышленный кризис не идет на убыль, а напротив, углубляется, и люди все больше и больше начинают понимать, что промышленная монополия Англии близка к своему концу. С появлением Америки, Франции, Германии в качестве конкурентов на мировом рынке, с введением высоких таможенных пошлин, закрывающих иностранным товарам доступ на рынки других развивающихся промышленных стран, не так уж трудно подсчитать, когда наступит этот конец. Если одна великая промышленная держава, обладая монополией, порождала кризис каждые десять лет, то что же будет при наличии четырех подобных держав? Приблизительно - кризис каждые 10:4 года, то есть практически бесконечный кризис.
Нам это, пожалуй, на руку.
Искренне Ваш П. В. Рошер
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 9 февраля 1886 г.
Дорогой Зорге!
Мое письмо от 30 января, затем «To-Day» и новое издание «Процесса коммунистов» ты, вероятно, получил. Что касается «New Yorker Volkszeitung», то прибыл еженедельный выпуск от 23 января, но больше ничего. Сентябрьский номер «To-Day» ты тоже, вероятно, уже получил.
Вчера господа из Социал-демократической федерации снова натворили на улице ужаснейших глупостей, - вам об этом, по всей вероятности, уже телеграфировали. Надо надеяться, что теперь их песенка спета.
Как подвигается у Адольфа его новое дело?
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 9 февраля 1886 г.
Дорогая Лаура!
Наши умники из Социал-демократической федерации считают презренным делом почивать на лаврах. Вчера им непременно нужно было вмешаться в митинг безработных - а их сейчас сотни тысяч, - чтобы проповедовать La Revolution, революцию вообще, и призывать поднять руки всех тех, кто готов последовать за г-ном Чампионом, - а куда, он и сам как следует не знает. Гайндман, который может преодолеть свою личную трусость, только оглушая себя собственными криками, продолжал в таком же духе. Ты, конечно, знаешь, кто может участвовать в митинге на Трафальгар-сквере в 3 часа пополудни: множество бедняков из Ист-Энда, прозябающих где-то на границе между рабочим классом и люмпенпролетариатом, и такая смесь головорезов и озорных парней [`Arrys], которая вполне может возбудить всю массу до того, что она делается способной на всякую «забаву» вплоть до Лаура Лафарг бессмысленного дикого бунта. И как раз в то самое время, когда этот элемент стал брать верх (Каутский, который был там, говорит: «настоящий митинг уже кончился; началась потасовка, и я ушел»), вышеупомянутые самодовольные дураки повели этих головорезов через Пэл-Мэл и Пикадилли в Гайд-парк для другого, причем истинно революционного, митинга.
Но по пути головорезы взяли дело в свои собственные руки, начали бить окна клубов и витрины магазинов, грабить сначала винные магазины и булочные, а затем и некоторые ювелирные магазины, так что в Гайд-парке нашим революционным щеголям пришлось проповедовать «спокойствие и умеренность»! Пока они занимались пустословием, разрушения и грабежи продолжались за пределами парка на Одли-стрит и вплоть до Оксфорд-стрит, где, наконец, вмешалась полиция.
Отсутствие полиции показывает, что скандал был допущен умышленно, но то, что Гайндман и К° попались в ловушку, непростительно и в конечном счете разоблачает их не только как беспомощных дураков, но и как мерзавцев. Они хотели смыть позор своих избирательных интриг и нанесли непоправимый вред здешнему движению. Чтобы сделать революцию - причем без всякого повода, где и когда заблагорассудится, - достаточно, по их мнению, только жалких ухищрений, позволяющих «организовать» агитацию за любую подлую прихоть, сколачивать большинство на митингах, лгать в печати, а затем, опираясь на двадцать пять человек, якобы поддерживающих их, призывать массы «восстать», все равно, зачем и как, ни против кого в частности и против всего вообще, - и при этом надеяться на успешный результат. Не знаю, удастся ли им так легко отделаться на этот раз. Не удивлюсь, если их арестуют до конца недели. Английский закон в этом отношении сформулирован весьма определенно: вы можете разглагольствовать сколько угодно, пока за этим ничего не следует; но стоит произойти каким-либо «открытым действиям», нарушающим общественную тишину и порядок, как вас сочтут ответственным за это. Многие бедняги чартисты - Гарни, Джонс и другие - получили по два года тюрьмы за меньшее. Кроме того, не всякий, кто хочет, может быть Луизой Мишель.
Наконец, я получил почти всю рукопись английского перевода I тома, небольшую оставшуюся часть Эдуард обещал к воскресенью. Я примусь за нее на этой неделе. Меня задерживает только редактирование перевода (английского) моей старой книги об английском рабочем классе, сделанного одной американской дамой, которая, как это ни странно, нашла для нее и издателя в Америке! Этим я занимаюсь по вечерам, и, если мне не очень будут мешать, закончу на этой неделе. Как только смогу определить срок начала печатания, я обращусь к Кигану Полу, а если мы не договоримся с ним, то к кому-либо еще; нам сделали намеки и предложения несколько издателей. Наше положение в этом отношении значительно улучшилось. Затем займусь III томом, - и уж никаких перерывов.
Нам показалось весьма странным, что такого человека, как Кварк, рекомендует Бернштейн, и я запросил последнего. Вот его ответ, который привожу тебе буквально, так что ошибки быть не может: «О рекомендации Кварка мне совершенно ничего неизвестно. Как бы я мог рекомендовать человека, которого совсем не знаю? Возможно, что я когда-нибудь ответил на запрос, что этот человек не член партии и против него ничего нельзя сказать, но это только возможно... Нет ли здесь какой-либо путаницы? Сам я совсем не знаю Кварка и никогда с ним не переписывался. Итак, повторяю, я не утверждаю категорически, что не давал когда-нибудь сведений о Кварке, но я его не рекомендовал».
Прости, что снова беспокою тебя этим делом, но мне хочется, чтобы эта выписка была отправлена в Париж в немецком оригинале. Об остальном напишу Полю. Кроме того, желаю Девилю всяческого счастья в его новом браке и надеюсь, что это не слишком нарушит регулярность его привычек. Раз привыкнув к новому порядку, он обещает быть лучшим и счастливейшим из мужей.
Здесь все живут, как обычно. Эдуард снял зал на Тоттенхем-Корт-род, где он каждое воскресенье дважды проповедует внимательной и в общем более или менее сносно платящей аудитории. Правда, это мешает его послеобеденному портвейну, но для него весьма кстати, ибо разрушает план Брэдло погубить его как публичного лектора. Время от времени он ездит также в провинциальные города, где читает по 3 лекции в воскресенье (!) и по одной - в субботу вечером. Бакс немного похож на Поля, пишет достаточно часто прелестные статьи в «Commonweal», но становится совершенно невозможным, когда какая-нибудь идея увлекает его. Для практической агитации бедняга Бакс в высшей степени опасен, ибо абсолютно неопытен.
Он выступает на собраниях с совершенно сырыми, кабинетными идеями, чувствует необходимость что-то сделать, чтобы пустить дело в ход, и не знает, как за это взяться. В то же время он очень приятен, очень умен, очень трудолюбив и поэтому можно надеяться, что избавится от излишнего рвения.
Любящий тебя Ф. Э.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 15 февраля 1886 г.
Дорогой Бебель!
Твое письмо подоспело как раз кстати - я и без того собирался сделать тебе одно отрадное сообщение. Но об этом ниже.
Итак, о скандале 8 февраля.
Социал-демократическая федерация, организация вопреки всем рекламным отчетам крайне слабая, содержащая и хорошие элементы, но руководимая литературными и политическими авантюристами, - оказалась благодаря гениальным проделкам последних во время ноябрьских выборов на краю гибели. Hyndman (произносится Гайндман), глава этого общества, взял тогда деньги у тори (консерваторов) и благодаря этому смог выставить в двух лондонских округах социал-демократических кандидатов. Так как в обоих этих избирательных округах не было даже членов их организации, то провал можно было предвидеть заранее (из 4-5000 голосов один получил 27 голосов, другой - 32!). По как только Гайндман получил деньги тори, он надулся, как индюк, тотчас же отправился в Бирмингем к Чемберлену, теперешнему министру, и предложил ему свою «поддержку» (которая во всей Англии не дала бы и 1000 голосов), если Чемберлен обеспечит в Бирмингеме ему, Гайндману, место в парламенте за счет голосов либералов и согласится внести билль о 8-часовом рабочем дне.
Чемберлен - не осел и указал ему на дверь. По этому поводу, несмотря на все попытки скрыть эту историю, в Федерации поднялся крупный скандал, и возникла угроза ее распада. Теперь, следовательно, должно было произойти нечто такое, что снова наладило бы дело.
Между тем безработица здесь все возрастала. Крах английской монополии на мировом рынке привел к тому, что кризис с 1878 г. продолжается непрерывно и скорее усиливается, чем ослабевает. Нужда, особенно в восточной части города, ужасающая. Необычно суровая зима, установившаяся с начала января, и наряду с ней безграничное равнодушие имущих классов вызвали сильное брожение в массах безработных. Как всегда, политические дельцы попытались использовать это брожение в своих целях. Консерваторы, только что вытесненные из правительства, обвиняли в появлении безработицы иностранную конкуренцию (и правильно), а также иностранные покровительственные пошлины (в большинстве случаев - неправильно) и проповедовали «fair trade», то есть таможенную войну [Kampfzolle]. Существует и рабочая организация, которая верит главным образом в силу таможенной войны.
Она созвала 8 февраля митинг на Трафальгар-сквере. Между тем не дремала и Социалдемократическая федерация; она уже до этого организовала небольшую демонстрацию, а теперь решила использовать этот митинг. Таким образом, состоялись два митинга: один проводили сторонники таможенной войны у колонны Нельсона, а сторонники Социалдемократической федерации выступали на северной части площади, с улицы, расположенной приблизительно 25 футами выше, против Национальной галереи. Каутский был там, но ушел прежде, чем разыгрался скандал; он рассказывал мне, что масса собственно рабочих находилась на митинге сторонников таможенной войны, тогда как Гайндман и К° выступали перед смешанной публикой, которая хотела позабавиться и частью была уже навеселе. Если это заметил Каутский, который не живет здесь и года, то господа из Федерации должны были видеть это гораздо лучше. Тем не менее, когда все уже, казалось, провалилось, они осуществили старую излюбленную идею Гайндмана - процессию «безработных» по улице Пэл-Мэл, где расположены большие политические клубы аристократии и крупных капиталистов, центры политических интриг в Англии. Безработные, которые последовали за ними, чтобы устроить новый митинг в Гайд-парке, были большей частью из числа таких, которые вообще не хотят работать: уличные торговцы, бездельники, полицейские шпики, жулики.
Аристократы, глядя из окон клубов, насмехались над ними, тогда они стали бить эти окна, а также витрины магазинов и грабить винные лавки, тут же на улице организуя соответствующие потребительские общества, так что Гайндман и К° вынуждены были немедленно прекратить свои кровожадные речи в Гайд-парке и призвать к спокойствию. Но было уже поздно. Во время процессии, во время этого второго небольшого митинга и после него толпы люмпен-пролетариев, которых Гайндман принял за безработных, стали рыскать по прилегающим богатым улицам, грабить ювелирные и другие магазины, разбивать окна украденными хлебами и бараньими окороками и разошлись, не встретив никакого сопротивления.
Только часть их на Оксфорд-стрит была рассеяна четырьмя - четырьмя! - полисменами.
Полиции нигде больше не было видно, и ее отсутствие настолько бросалось в глаза, что не только мы были вынуждены предположить определенный умысел. Полицейское начальство, состоящее, по-видимому, из консерваторов, не прочь было допустить при либеральном правительстве небольшой скандал. Но правительство тотчас назначило комиссию для расследования, и некоторые из этих господ могут поплатиться должностью.
Кроме того, начато также весьма вялое судебное преследование Гайндмана и К°, которое выглядит так, будто все хотят свести на нет, хотя английский закон и предусматривает очень суровые меры в случаях, когда подстрекательские речи приводят к практическим действиям.
Само собой разумеется, эти господа много болтали о социальной революции, что - перед этой публикой и при отсутствии какой-либо организованной опоры в массах - было чистой нелепостью, однако не могу поверить, что правительство настолько глупо, что захочет сделать их мучениками. Эти господа социалисты хотят насильно вызвать за одну ночь движение, которое здесь, как и в любом другом месте, требует многих лет подготовительной работы, хотя оно, раз начавшись, под воздействием хода событий на массы, будет развиваться здесь гораздо быстрее, чем на континенте. Но люди, подобные этим, не могут ждать и совершают поэтому такие ребяческие поступки, которые мы привыкли видеть лишь со стороны анархистов.
Смятение среди филистеров продолжалось четыре дня и наконец улеглось. Оно имело и свою хорошую сторону: нужда, которую либералы попросту отрицали, а консерваторы пытались использовать исключительно в своих целях, теперь общепризнана, и стало ясно, что, хотя бы для вида, нужно что-то сделать. Но открытая лордом-мэром подписка составила к субботе всего около двадцати тысяч фунтов стерлингов, а этого, если учесть всех, лишенных средств к существованию, едва хватит на два дня! Зато вновь доказано, что имущие классы равнодушны ко всякой нужде масс до тех пор, пока на них не нагнали страху, и я еще не уверен, не следует ли их еще более припугнуть.
Теперь о Франции. Там на прошлой неделе произошло событие, открывающее новую эпоху: образование рабочей партии в палате. Это всего три человека, к которым примыкают еще два радикала, но начало положено, и размежевание завершено.
Basly (произносится Бали), горняк, а потом трактирщик (так как был выгнан с работы) из Анзена, расследовал на месте дело об убийстве подлеца Ватрена, управляющего копями в Деказвиле. Возвратившись, он прежде всего сделал отчет 7-го на большом митинге в Париже, причем радикальным депутатам здорово досталось. В четверг в палате он в превосходнейшей речи внес интерпелляцию министерству. Вся крайняя левая не оказала ему никакой поддержки. На его сторону стали только два других рабочих - Буайе (из Марселя, бывший анархист) и Камелина (бывший прудонист, эмигрант Коммуны), кроме того аплодировали еще Кловис Гюг и Планто, остальные же крайние радикалы сидели как громом пораженные во время этого первого смелого самостоятельного выступления французского пролетариата в палате. (Между нами говоря, Бали находится всецело под влиянием наших людей - Лафарга, Геда и т. д., - в теоретических советах которых он очень нуждается и охотно им следует.)
Посылаю тебе «Cri du Peuple» с подробным отчетом об этом историческом заседании и прошу тебя изучить его. Это стоит труда. Подтверждение моего мнения о важности этого разрыва я получил от Лонге, который только что приехал сюда и, как друг и соредактор Клемансо, довольно недоброжелательно отозвался о таком непарламентском поведении рабочих.
Таким образом, теперь у нас и в Париже есть свои люди в парламенте, и я рад не только за французов, которым это в огромной мере поможет двинуться вперед, но и за нашу фракцию, которая в отдельных случаях сможет еще поучиться у французов смелости выступлений; теперь и за границей появились примеры, которые мы сможем ставить в упрек нашим трусам и недотепам.
Замечательнее всего то, что эти люди были выдвинуты радикалами, которые надеялись, что будут вести их на поводу; теперь они остались в дураках. Относительно Камелина, как старого прудониста, и у меня были большие сомнения, но в его пользу говорило то, что он, будучи эмигрантом, стал тотчас же искать себе работу в Бирмингеме (он - один из лучших чеканщиков) и знать не хотел никакой эмигрантской политики.
Почта закрывается.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ПАРИЖ [Отрывок] [Лондон], 16 февраля 1886 г.
Дорогой Лафарг!
Поздравляю Вас. Заседание французской палаты 11-го числа - историческое событие.
Лед - парламентское всемогущество радикалов - сломлен, и вовсе не важно, три или тридцать человек осмелились его сломать. Ведь сила радикалов основывалась именно на суеверии парижских рабочих, на их убеждении, что пойти дальше радикалов - значит поставить под угрозу республику или, по меньшей мере, сыграть на руку оппортунистам, расколов «революционную партию».
Это - окончательное поражение утопического социализма во Франции, потому что радикалы были все «социалистами» в старом смысле этого слова; то, что еще сохранилось от идей Луи Блана и Прудона, служило им социалистической драпировкой; они представляют французский утопический социализм, лишенный утопии и сведенный, таким образом, просто к голой фразе. Этот старый французский социализм 11 февраля был сокрушен современным международным социализмом. «Нищета философии»!
Для вашей пропаганды в Париже и вообще во Франции это - событие первостепенной важности. Результаты скажутся очень скоро; радикалы, отделятся ли они решительным образом от рабочих или же повременят еще, делая им те или иные несущественные уступки, потеряют свое влияние на массы, а вместе с этим влиянием исчезнут последние остатки господства традиционного социализма, и умы станут восприимчивы к идеям иного порядка...
Z... не оставил у меня никакого сомнения в том, что Клемансо и вся его шайка, ввязавшись в министерские интриги, заразились болезнью парламентаризма; они уже неспособны понимать, что происходит за стенами Бурбонского и Люксембургского дворцов, где для них теперь сосредоточился центр всего движения; внепарламентская Франция представляется им лишь чем-то второстепенным. Это показало мне, чего стоят эти господа...
Я убедился, наконец, что слова «если я не могу склонить всевышних, то приведу в движение Ахерон», к ним не относятся. Они оказались на той же наклонной плоскости, по которой уже скатились Ранк, Гамбетта и К°. Они испытывают страх перед пролетарским Ахероном.
Я сказал Z...: пока радикалы дают себя запугать, как это было во время выборов, возгласом «республика в опасности!», - они останутся только прислужниками оппортунистов и будут таскать для них каштаны из огня. Но дайте каждому рабочему винтовку и 50 патронов - и республика никогда больше не будет в опасности!
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ [Лондон, 24 февраля 1886 г.]
Дорогой Эде!
Твои статьи насчет К. А. Шрамма превосходны и очень нас позабавили. Ему досталось как следует.
Новый поворот дел во Франции заслуживает большого внимания. См. «Cri du Peuple». 7- го - митинг в Шато д`О, на котором Бали порывает с радикалами, 11-го - интерпелляция Бали в палате по поводу Деказвиля, поддержанная Камелина и Буайе и встреченная аплодисментами со стороны Кл. Гюга и Планто - разрыв с радикалами, образование парламентской рабочей партии. Великолепный выход на сцену. Огорчение радикалов в связи с этими в высшей степени непарламентскими событиями весьма велико.
Трое рабочих должны быть немедленно наказаны вотумом недоверия со стороны буржуазных избирателей. На 21-е этого месяца в Шато д`О созывается митинг, но отменяется, как только эти трое заявили о своем желании присутствовать на нем. Взамен в Шато д`О назначается собрание торговцев - якобы по поводу организации общественных работ для безработных, а в действительности для того, чтобы вынести этим троим вотум порицания. Но вместо этого - большая победа рабочих: Бали - на председательском месте, буржуа удирают, блестящая речь Геда. Прочти «Gri du Peuple» от 23-го.
Французская парламентская рабочая партия - важное историческое событие и великое счастье для Германии. В Берлине это кое-кого здорово подтолкнет. При этом все было совершенно в духе интернационализма, шовинистические поползновения полностью провалились.
Твой Ф. Э.
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В ЦЮРИХ Лондон, 25 февраля 1886 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Сегодня я отослал Вам заказным оставшуюся часть рукописи с моим введением или послесловием - смотря по тому, куда Вы сочтете нужным его поместить. Мне кажется, заглавие лучше всего будет просто перевести: «Положение рабочего класса в Англии в 1844 году» и т. д.
Рад, что все препятствия, мешавшие изданию, успешно преодолены. Жаль только, что мисс Фостер обратилась к Исполнительному комитету Социалистической рабочей партии в Нью-Йорке, как это видно из отчета о заседании комитета, помещенного в «Der So..alist», Нью-Йорк, 13 февраля. Ни Маркс, ни я никогда не предпринимали ни малейшего шага, который можно было бы истолковать как просьбу к какой-либо рабочей организации о личном одолжении. Это было необходимо не только ради сохранения нашей независимости, но и из-за постоянных клеветнических измышлений буржуазии по поводу «демагогов, которые выманивают у рабочих в поте лица заработанные гроши, чтобы тратить их на свои личные цели». Я буду вынужден поэтому сообщить Исполнительному комитету, что с этой просьбой к нему обратились совершенно без моего ведома и не будучи уполномочены мною. Несомненно, мисс Фостер действовала так, как считала лучше, и этот ее шаг сам по себе был, конечно, вполне допустим; однако, если бы я мог его предвидеть, я постарался бы сделать все возможное, чтобы предотвратить его.
Редактирование Вашего перевода задержало на три недели редактирование английского перевода «Капитала», к тому же - в самое ответственное время года. Сегодня вечером примусь за него, и это, должно быть, отнимет у меня несколько месяцев. Затем надо будет взяться за немецкий третий том, так что, как видите, в течение некоторого времени я буду не в состоянии брать на себя редактирование других переводов, - разве только изредка, с большими промежутками, да и то небольших по размеру. Сейчас у меня на очереди итальянский перевод «Наемного труда и капитала» Маркса, но ему придется подождать по крайней мере несколько недель. Однако если Вы захотите перевести эту брошюру на английский язык (недавно она была переиздана в Цюрихе) и не будете меня слишком торопить, то я с удовольствием отредактирую Ваш перевод. Вам не найти лучшей популярной брошюры.
Мое «Развитие» собирается перевести Эвелинг, а так как отдельные места этой работы довольно трудны, я могу согласиться поручить перевод только тому, кто живет здесь, рядом, и кому можно давать устные разъяснения. Что касается моего «Анти-Дюринга», то, по-моему, англо-американской публике вряд ли придется по вкусу эта полемика и та враждебность к религии, которой проникнута вся книга. Тем не менее, если у Вас иное мнение, мы можем обсудить это впоследствии. А сейчас прежде всего необходимо завершить работу над оставшимися после Маркса рукописями.
Полугегельянский язык очень многих мест моей старой книги не только не поддается переводу, но даже и на немецком языке в значительной мере утратил свой смысл. Поэтому я, насколько возможно, модернизировал его.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В ЛЕЙПЦИГ Лондон, 25 февраля 1886 г.
Дорогой Либкнехт!
Для распространения твоей речи о России здесь ничего сделать нельзя, ибо, как тебе известно, большие газеты для нас закрыты, а ежемесячник «Commonweal» слишком мал для подобных вещей. Об этом вы уж сами там должны позаботиться, связавшись, скажем, с корреспондентом «Standard», подобно тому, как, например, Лонге связался в Париже с мамашей Крофорд, корреспонденткой «Daily News», Английские газеты знают, что рейхстаг не имеет никакого веса, и поэтому почти никогда не упоминают о нем, в лучшем случае в самых кратких телеграммах. Если бы ты не подчеркивал так сильно мысль Фербера о потерях германских капиталистов, а остановился бы на теперешних осложнениях на Востоке и свалил бы вину за них на Бисмарка, поскольку тот при помощи денег полностью держит русских в руках, - тогда вряд ли удалось бы замолчать твои слова. А то, что ты говоришь относительно обесценения русских бумаг, здесь и так всем известно.
Что касается любезных немецких литераторов, которые блуждают на нейтральной пограничной полосе между нами, с одной стороны, и катедер-социалистами и государственными социалистами, - с другой, которые стараются заполучить все выгоды, какие можно извлечь из нашей партии, но в то же время ухитряются тщательно оберегать себя от вредных последствий общения с нами, - то я недавно снова столкнулся с фактом, показывающим, какие это жалкие трусы. Некий назойливый Макс Кварк - nomen est omen* - написал мне, что Девиль в Париже предоставил ему исключительное право на перевод своего краткого изложения «Капитала», и просил, чтобы я рекомендовал его Мейснеру и написал для него предисловие. Как мне сообщили из Парижа и как сам Кварк в тот же день написал Каутскому, это оказалось ложью. И вот теперь этот бесстыдный прохвост является и требует, чтобы я извинился перед ним за то, что он обманул меня! Пусть эта сволочь только сунется ко мне снова!
У вас появляются конкуренты во Франции. Трое рабочих - Бали, Буайе, Камелина, к которым примкнул Кловис Гюг, конституировались в противовес радикалам как социалистическая рабочая фракция палаты, а когда радикалы попытались в прошлое воскресенье на одном митинге добиться от избирателей вотума недоверия рабочим депутатам, последние разбили их наголову, да так, что радикалы на ими же созванном митинге не посмели и рта раскрыть. Эти трое французских рабочих произведут в Европе больший эффект, чем ваших двадцать пять, потому что они сидят в палате, которая не является дискуссионным клубом, как рейхстаг, и потому что они отбросили мелкобуржуазно-смиренный хвост, который волочится за вами как свинцовая гиря. Клемансо поставлен теперь перед необходимостью окончательного решения, но почти несомненно твердо перейдет на сторону буржуазии, и тогда он, хоть и станет министром, но будет человеком конченным.
Твой Ф. Э.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ [Лондон], 3 марта 1886 года
Будьте любезны послать бандеролью на имя Уильямса и Норгейта, 14, Henrietta Street, Govent Garden, London, экземпляр «Развития социализма и т. д.» вместе со счетом (включая пересылку). Они обратились ко мне (это мои поставщики и кроме того издатели, крупная фирма), и я им ответил, что все мои работы всегда можно получить в книжном магазине издательства.
Г-жа Вишневецкая основательно подвела Вас со своей рукописью. Так как она настойчиво уверяла, что от этого все зависит, мне пришлось сейчас же взяться за ее рукопись, а теперь под угрозой уже появившейся конкуренции (см. «To-Day») необходимо немедленно подготовить английский перевод «Капитала». Для того чтобы все не пошло насмарку, нужно действовать быстро, отложив все остальное, в том числе и «Крестьянскую войну». Конкурирующий перевод, вообще говоря, отвратителен, но тем хуже будет, если его тотчас же не устранить.
Сердечный привет.
Ваш Ф. Э.
14:28 21.07.2015
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В ЦЮРИХ Лондон, 12 марта 1886 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Погрузившись с головой в работу над английским переводом «Капитала», могу лишь наспех написать Вам несколько строк. Вам незачем было излагать все обстоятельства дела, чтобы убедить меня в Вашей полной невиновности в том, что сделали в Америке с Вашим переводом. Но сделанного не поправишь, хотя мы оба убеждены в том, что это была ошибка.
Благодарю Вас за то, что Вы указали мне на одно место в приложении, которое действительно далеко не ясно. Переход от польского еврея к гамбуржцу и, далее, от гамбуржца к манчестерскому купцу у меня не подчеркнут должным образом. Я постарался поэтому исправить это место таким образом, чтобы удовлетворить и Ваши и мои требования; надеюсь, что мне это удалось.
В заключение не могу не выразить Вам самую искреннюю благодарность за тот огромный труд, который Вы взяли на себя, постаравшись воскресить на английском языке одну из моих книг, наполовину забытую в немецком подлиннике.
Поверьте, дорогая г-жа Вишневецкая, что я всегда готов к Вашим услугам, насколько мне позволят время и силы.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
Посвящение английским рабочим надо будет опустить - оно в настоящее время не имеет смысла.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 12 марта 1886 г.
Дорогой гражданин!
Прошу извинить меня за задержку.
Я получил Ваше любезное письмо от 8 февраля и рукопись, которой займусь при первой же возможности. Но в данный момент я должен прежде всего отредактировать английский перевод I тома «Капитала», который не терпит отлагательств и должен быть издан возможно быстрее. А это нелегкое дело. Как только у меня появится свободная минута, я займусь Вашей работой.
Я получил также 6 экземпляров «Происхождения и т. д.» и благодарю Вас за них.
Сожалею, что мое ошибочное «Паоло» причинило Вам затруднения. Это больше не повторится.
Мне нужно также достать альманах, чтобы полностью восстановить склеившуюся часть; надеюсь найти его в Лондоне у кого-либо из друзей. Вот еще одна причина отсрочки.
Сожалею, что не имею возможности сделать это как можно лучше и быстрее, но английское издание «Капитала» должно стоять на первом месте, тем более, что я связан сроками по отношению к издателю.
С приветом уважающий Вас Ф. Энгельс
Надеюсь в апреле найти время для «Капитала и труда».
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 12 марта 1886 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Чтобы быстро Вам ответить, буду краток.
1) Человек с деньгами здесь еще не был.
2) Статья Лексиса у нас есть. Благодарю за указание.
3) «Происхождение». История со «2-м изданием» внушает кое-какие опасения, но если принять во внимание, что речь идет о двух совершенно различных рынках и что поэтому «1- е издание» вряд ли помешает «2-му», то оно, пожалуй, не может принести большого вреда.
Конечно, я предпочел бы, чтобы Диц предварительно посоветовался с нами. Он уже действовал столь же своевольно и в других вопросах. В данном случае в этом не было никакой необходимости - он мог бы, например, просто сообщить мне об этом через Каутского. Но он любит ставить перед совершившимся фактом. Я попрошу передать ему это.
4) Отчеты Интернационала. Я в то время жил в Манчестере и подробностей не помню.
Во всяком случае Генеральный Совет представлял отчеты всем конгрессам, но бумаги и брошюры Маркса все еще находятся в том же неразобранном виде, в каком я их сюда перетащил; приведение их в порядок потребует месяца полтора. Но я просил Каутского навести справки у Лесснера; меня очень удивит, если окажется, что у последнего собрано не все.
5) Речь Стефенса. Вещь эта, конечно, принадлежит Веерту. Что касается введения, то я охотно просмотрю Вашу рукопись. Но первоисточники и здесь очень трудно найти, а буржуа нагородили много злостной лжи. В прошлом году Гарни тщетно объездил весь Йоркшир, Ланкашир и Лондон, пытаясь раздобыть экземпляр редактировавшейся им «Northern Star», которая выходила тиражом в 100 тысяч экземпляров. Исчезновение - это проклятие, тяготеющее над всей пролетарской литературой, исключенной из состава официальной литературы. Так, нигде нельзя достать произведений Оуэна, и Британский музей заплатил бы хорошие деньги, чтобы получить их полностью. Поэтому дать действительную картину событий будет трудно. Господа Брентано и К° ничего не знают. Хартия была составлена в 1835 г., а не в 1838, и, если не ошибаюсь, в этом принимал участие и О`Коннел. То, что Брентано рассказывает о петиции, - все это чушь. После 10 апреля буржуа обеих партий были заодно. На этот счет всегда распространялись небылицы, ибо опровергнуть их было невозможно ни в парламенте, ни в прессе. Если даже комиссия нижней палаты и расследовала петицию (в это я мало верю), то она совершенно не была в состоянии отличить подлинные подписи от подложных. Но весной 1848 г. никто не стал бы заниматься такими пустяками; были деда поважнее. Кроме того, нас в то время не было в Англии.
Сердечный привет от Вашего Ф. Энгельса
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 15-16 марта 1886 г.
Дорогая Лаура!
Ты жалуешься на погоду, живя в Париже! Посмотрела бы ты на нас здесь: за последние десять дней температура не поднималась выше нуля, резкий восточный ветер, причем не знаешь, который хуже, северо-восточный или юго-восточный, а сегодня вечером - свежий слой снега на улицах и крышах. Ним простужена вторично, но ей уже лучше, был простужен и я, Пумпс и Перси - в таком же положении; к счастью, дети здоровы. Впрочем, когда-нибудь этому должен прийти конец, я хочу только, чтобы он уже наступил.
Английский перевод «Капитала» приобретает наконец определенные очертания. У меня здесь вся рукопись, и я начал редактирование. За исключением 1 главы, которая потребует весьма серьезной работы, первые 200 страниц, считая по немецкому оригиналу, готовы к печати. На прошлой неделе я видел Кигана Пола, отклонил его предложения, сделанные два года назад, и внес свои. Они были в принципе приняты. Когда имеешь дело с таким человеком, как Киган Пол, которого повсюду считают крайне ненадежным, это означает очень мало, и я полагаю, что с ним еще придется повоевать. Но это совсем не важно, потому что наше положение на рынке несравненно улучшилось, имеется по меньшей мере одна хорошая фирма, которая с радостью возьмет рукопись на очень выгодных условиях. Как только дело будет завершено, я дам тебе знать.
Книга должна выйти не во время мертвого сезона, а в конце сентября, и это даст мне время для основательной редакционной работы. Фактически отредактировано 300 страниц оригинала, но за остальные 500 я еще и не принимался, а там есть некоторые очень трудные главы. Сделать же их кое-как нельзя.
Бродхаус-Гайндман продолжает переводить в «To-Day» «с немецкого подлинника». В шестом номере этого ежемесячника он как раз кончил главу 1. Но его «немецкий подлинник» - это теперь французский перевод, и он обязательно хочет доказать, что с французским языком может обращаться так же вольно, как с немецким. Вреда от этого перевода пока так мало, что Киган Пол до сих пор даже не упомянул о нем. Но он принес и пользу, так как благодаря ему я смог заставить Мура и Эдуарда закончить работу. Ты не представляешь себе, как трудно получить этот «To-Day». Я заплатил вперед, но почти каждый месяц вынужден настойчиво требовать у них полагающийся мне экземпляр; мало того, журнал выходит в самые разные дни следующего месяца. Тусси в прошлом году пошла и заплатила за экземпляр, тебе должны были его переслать, но, насколько я слышал, он так и не был послан. Впрочем, в этом журнале нет решительно ничего, кроме - христианского социализма!
Из «Justice» - ее-то по крайней мере ты получаешь в обмен на «So..aliste» - ты, вероятно, уже заметила, как Гайндман продолжает сохранять союз с Бруссом и даже игнорирует новую пролетарскую партию в палате.
Для меня это появление рабочей партии в Бурбонском дворце является самым великим событием нынешнего года. Теперь сломан ледяной панцирь, которым радикалам удавалось до сих пор сковывать рабочие массы Франции. Эти радикалы вынуждены теперь раскрыть свое истинное лицо или же последовать примеру Бали, а на этот второй путь они станут еще не скоро, во всяком случае по доброй воле. Но как бы ни поступили радикалы, они неминуемо оттолкнут от себя массы, которые потянутся к нам, причем произойдет это весьма скоро. События движутся быстро, деказвильское дело произошло как нельзя более своевременно. Одно следует за другим. И очень хорошо, что это происходит не в Париже, а в одном из самых глухих, наиболее реакционных и клерикальных уголков провинции. Я очень хотел бы знать, как окончилось дело сегодня в палате. Но что бы ни произошло, все должно обернуться нам на пользу.
Новое появление Франции «в качестве великой державы» на сцене пролетарского движения окажет огромное воздействие повсюду, особенно в Германии и Америке; в Германии я постарался разъяснить нашим все значение этого события и послал Бебелю речь Бали; за ней последует речь Камелина, как только я получу ее обратно от Каутского. Как, должно быть, взбешен Лонге по поводу того, что Камелина, его старый друг и, как он считал, протеже, отошел от него!
В то же время наши парижские друзья сделали все возможное, чтобы проложить дорогу этому событию, и когда оно произошло, то нашло подготовленную почву. Их действия после выборов были совершенно правильными: попытка сплотить все революционные пролетарские элементы, терпеливое отношение к поссибилистам, ограничение своих нападок теми вопросами и фактами, которые показывали, что Брусс и К" являются просто препятствием к объединению, - все это было как раз то, что нужно. А теперь они пожинают плоды: Брусе оказался в таком положении, что вынужден бранить Бали и К° и тем самым рвать последние узы, которые еще связывали его с движением масс. Уметь ждать - вот чему научились наконец наши друзья, и это им поможет. Поль будет в Бурбонском дворце раньше Лонге, если захочет.
Некий гражданин Эрман попросил у меня письменное выражение солидарности, полагаю, с вашим митингом 18-го числа. Посылаю это письмо тебе: 1) чтобы быть уверенным, что оно попадет в нужные руки и 2) чтобы вы с Полем могли просмотреть его и исправить мой нетвердый французский слог.
А теперь спокойной ночи. Уже час, а мне нужно еще просмотреть несколько газет, чтобы не заниматься ими завтра.
Привет Полю.
Сердечно любящий тебя Ф. Энгельс 16 марта Только что видел принятую палатой резолюцию о переходе к очередным делам. Она отличается от всех аналогичных решений, принимавшихся в прошлом при подобных обстоятельствах. Это бесспорная победа для нас, и Фрейсине тоже запел по-другому. Положение становится серьезным для господ радикалов.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В ПЛАУЭН-ДРЕЗДЕН Лондон, 18 марта 1886 г.
Дорогой Бебель!
Я с головой ушел в редактирование английского перевода I тома «Капитала», который теперь наконец выйдет, но так как дело с либкнехтовским фондом спешное, мне придется все же урвать часок, чтобы поскорее ответить на твое письмо. Итак, прилагаю свой взнос - чек в 10 ф. ст. на лондонский «Юнион-банк».
Благодарю за прения по исключительному закону и о водочной монополии, а также за «Burger-Zeitung».
Поразительно, как настроение господ из фракционного большинства отразилось в прениях по исключительному закону. Им и хочется и колется, и все же они вынуждены, как это для них ни тяжело, высказываться относительно корректно; в общем впечатление от прений вполне хорошее, в особенности потому, что Зингер благодаря истории с Ирингом был вынужден выступить резко. Вообще эти люди, в том числе, например, и Фроме, всегда говорят совсем неплохо, когда им приходится защищать себя или своих избирателей от полиции; тогда филистерство не вылезает наружу. Ибо одно из их худших свойств - это именно филистерство, стремление уговорить противника вместо борьбы против него, так как, мол, «наше дело такое благородное и справедливое», что любой филистер обязательно примкнет к нам, как только по-настоящему поймет это. Так апеллировать к обывательскому прекраснодушию, не замечая и не желая видеть интересы, бессознательно движущие этим прекраснодушием, - это и есть один из главных признаков специфически немецкого филистерства; в Англии или во Франции это немыслимо ни в парламенте, ни в литературе.
Ничего столь невыносимо скучного, как водочные прения, мне уж давно не встречалось; даже плоские остроты Бамбергера были особенно плоскими, хуже обычного. Поэтому не так уж важно, что и Шумахер говорил скучно. Уши сторонника «огосударствления» у него явно вылезают наружу. Выступление Рихтера со статистическими данными было еще самым лучшим.
О речи Либкнехта я не решаюсь судить на основании отчета в «Burger-Zeitung». Здесь все зависит от оттенков, от того, как сказано то или другое, а все это в кратком отчете пропадает.
Сообщения Каутского, о котором ты говоришь, я не знаю. Что же касается Гайндмана, то его выступления на площади Трафальгар-сквер и в Гайд-парке 8 февраля принесли бесконечно больше вреда, чем пользы. Революционное кликушество, которое во Франции, как отжившая свой век дребедень, проявляется кое-где, не принося вреда, - в Англии, при полной неподготовленности масс, представляет собой чистейшую нелепость и отпугивает пролетариат; оно поощряет только люмпен-пролетарские элементы и попросту не может быть воспринято иначе, как призыв к грабежу, а последовавший вслед за этим грабеж на долгое время дискредитировал здесь социализм и в глазах рабочих. Что же касается того, что таким путем к социализму будто бы привлечено общественное внимание, то вы там у себя не имеете представления, до какой степени вековая свобода печати и собраний и связанная с ней реклама притупили восприимчивость публики к подобным средствам. Правда, первый испуг буржуа был очень забавен и привел к тому, что по подписке было собрано около 40000 ф. ст. в пользу безработных - в общей сложности около 70000 ф. ст., но все эти деньги уже расхватаны, и никто больше не дает, а нужда все та же. Результат один - буржуазная публика отождествляет социализм с грабежом, а если это особенно и не ухудшает положение, то во всяком случае не является для нас и выигрышем. Если ты полагаешь, что Гайндман обнаружил большое мужество, то это только кажется. Па самом деле, как мне известно от Морриса и других, Гайндман - трус, и именно так он вел себя в решающие моменты. Это не мешает ему, оказавшись по своей же вине в опасном положении, собственным криком заглушать свою трусость и орать на весь мир, провозглашая кровожаднейшую чепуху. Но это делает его особенно опасным для его приспешников - ни они, ни он сам никогда не знают заранее, что он учинит. К счастью, вся эта история здесь уже наполовину забыта.
Я вполне разделяю твое мнение, что периодам процветания, которые продолжались бы более шести месяцев, приходит конец. Единственную перспективу делового оживления - по крайней мере для железоделательной промышленности непосредственно, а для других отраслей косвенно - представляет лишь возможное открытие Китая для железнодорожного строительства; тем самым будет уничтожена последняя замкнутая в себе самой цивилизация, основанная на соединении земледелия и ремесла. Но и шести месяцев достаточно, чтобы исчерпать эту перспективу, а затем, быть может, нам опять придется быть свидетелями острого кризиса. Помимо уничтожения английской монополии на мировом рынке, нарушению десятилетних промышленных циклов способствовали также новые средства связи и сообщения: электрический телеграф, железные дороги, Суэцкий канал и вытеснение парусных судов пароходами. Если теперь и Китай будет открыт, то не только закроется последний предохранительный клапан, но к тому же из Китая начнется такая колоссальная эмиграция, что одно это вызовет революцию в условиях производства всей Америки, Австралии, Индии и, быть может, затронет даже Европу, - если здесь дело затянется еще до тех пор.
Сумасшествие Бисмарка действительно принимает острые формы. Но через все это красной нитью проходит одно: больше денег! Самые безумные из его затей всегда безошибочно ведут к требованию кредитов, а господ национал-либералов обуревает, кажется, поистине яростное стремление предоставить ему еще больше денег.
Во Франции - новая победа. Интерпелляция Камелина по поводу Деказвиля вызвала трехдневные прения, в субботу были отвергнуты семь мотивированных предложений о переходе к очередным делам, пока наконец господа радикалы и правительство не договорились о резолюции, которая является неслыханной во французской парламентской истории и которая была принята в понедельник. Будучи уверенной в том, что правительство предложит внести в горное законодательство все необходимые улучшения и по отношению к Деказвилю будет руководствоваться правами государства и интересами труда, палата переходит к очередным делам.
Права труда - этого не было еще никогда. К тому же вся резолюция направлена против компании, которая существует в силу государственной концессии и которая теперь видит, что условия этой концессии обращаются против нее. Все это, разумеется, только на бумаге, но для начала достаточно. Вся политическая ситуация во Франции решительно изменилась вследствие выступления трех рабочих. Радикалы, которые тоже именуют себя социалистами и на самом деле являются представителями национально-французского социализма, сохранившихся еще последователей Прудона и Луи Блана, но которые в качестве кандидатов в министры должны обеспечить себе поддержку и со стороны республиканской буржуазии, вынуждены теперь открыть свое истинное лицо. Их холодное, с самого начала почти враждебное отношение к рабочим депутатам привело к тому, что в рабочих массах лед тронулся, - рабочие видят теперь рядом с «образованными» радикалами настоящих рабочихсоциалистов и бурно приветствуют их. Либо радикалы, включая Клемансо, должны отказаться от своих видов на министерские портфели и тащиться на буксире у Бали и Камелина, либо на следующих выборах им придется туго. Вопрос о капитале и труде стал внезапно в порядок дня, хотя еще в очень элементарной форме (уровень заработной платы, право на стачки, возможно - кооперативная эксплуатация рудников), но вопрос поставлен, и снять его нельзя. А так как во Франции рабочие отлично подготовлены своей историей и превосходными действиями наших товарищей за последние два года, то достаточно было такого события, как деказвильская стачка, а также глупости радикалов, включивших в свой избирательный список трех рабочих, чтобы произошел взрыв. Теперь дела во Франции пойдут быстро; как сильно перепугались радикалы, ты мог заключить из постановлений муниципалитетов Парижа, Лиона и т. д. об ассигновании денег деказвильским стачечникам. Это тоже неслыханно.
Если у тебя так плохо с голосом, то не езди в Америку. Требования, обычно предъявляемые там к голосовым связкам, далеко превосходят все наши представления. Но зато мы заранее радуемся тому, что увидим тебя осенью здесь.
Почта закрывается. Я уж не успею отправить это письмо заказным. Подтверди, пожалуйста, открыткой получение чека.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ПАРИЖ Лондон, 20 марта 1886 г.
Дорогой Лафарг!
Вот чек на 12 фунтов. - Вчера мне опять помешали, это всегда бывает, когда есть спешное дело.
Решение, принятое палатой в понедельник, - большая победа. Впервые французская палата встает на сторону труда против капитала, и при этом вопреки своей собственной воле! Но Бали и компания получили доблестную поддержку со стороны господ монархистов, которые после своей относительной победы на выборах подняли голову и, очевидно, думают, что в качестве капиталистов, акционеров и т. д. могут себе все позволить. Оказавшись между компанией ультрамонархистов и революционными рабочими, пришлось голосовать за последних; они по крайней мере являются республиканцами, а кроме того, финансовые низы оппортунизма и радикализма не желают восстановления режима финансовых верхов, свергнутого вместе с Мак-Магоном и Тьером.
Я догадывался об этом новом появлении Малона за кулисами. Парламентская партия всех поссибилистских оттенков с Малоном в качестве тайного руководителя - нечего сказать, прекрасная мечта! Все та же бакунистская тактика, которая гораздо больше вошла в плоть и кровь этих интриганов, чем громкие фразы анархизма!
Нужно оказать твердое противодействие этим попыткам. Если вам удастся добиться того, что Бали и Камелина - хотя бы только они одни - будут продолжать в том же духе, как начали, и не дадут убедить себя вступить в такую партию, где они окажутся беспомощным меньшинством, то игра будет выиграна. Малейшая сделка с их стороны погубила бы их и позволила бы радикалам одержать верх. Между тем, если они смело пойдут вперед, не слушая слащавых фраз примирителей и посредников, вся эта сумятица пройдет сама собой.
Этих господ толкает вперед не добрая воля, а страх; только страх порождает то ничтожное количество доброй воли, которым они обладают, а в сущности это не что иное, как добрая воля испортить то, что начал Бали. Кроме того, создание такой партии невозможно: либо Бали и Камелина будут действовать как изменники, чего я не думаю, либо они будут вынуждены отделиться от этих господ при обсуждении первого же важного вопроса. Итак, лучше не объединяться с ними.
Ваша статья в «Nouvelle Revue» мне очень понравилась; конечно, нужно сделать «скидку» на то, что не все можно сказать в таком органе. Я даже удивился, что пропустили Ваши двусмысленности, но она - женщина, у нее есть свои слабости. Если бы главный редактор был мужчиной, Вам бы пришлось иметь дело с гораздо более суровыми принципами морали.
«Journal des Economistes», «Revue Philosophique» и Жюльетта вводят Вас в литературу весьма респектабельную. А так как французский язык, на котором Вы пишете, лучше, чем у других (ибо он ближе к языку XVI века и в меньшей степени является парижским), то дело у Вас должно пойти.
Жюльетта очень позабавила меня своей высокой внешней политикой. Это чистейший Бловиц, только не в такой гротескной форме.
К счастью, Социалистическая лига в настоящий момент спит. Наши славные Бакс и Моррис, терзаемые желанием что-либо свершить (если бы только они знали, что!), сдерживаются только тем обстоятельством, что им совершенно нечего свершать. Впрочем, у них гораздо более тесные связи с анархистами, чем это желательно. Их праздник 18-го был устроен сообща с этими последними, и, как я слышал, Кропоткин там говорил глупости. Все это преходяще, хотя бы уже потому, что здесь в данный момент абсолютно нечего делать. Но при наличии, с одной стороны, Гайндмана, который имеет опыт политики интриг и способен на любые глупости в целях карьеры, и наших двух младенцев в области политики - с другой, шансы нельзя считать блестящими, а социалистические газеты за границей во все горло кричат, что в Англии социализм двигается вперед гигантскими шагами! Я очень доволен, что то, что здесь выдают за социализм, совсем не двигается вперед.
Преданный Вам Ф. Э.
Впрочем, Бакс напечатал краткую историю философии, где есть очень хорошие вещи.
ВЕРЕ ИВАНОВНЕ ЗАСУЛИЧ В ЖЕНЕВУ Лондон, 31 марта 1886 г.
Дорогая гражданка!
Очень благодарен за присланный Вами перевод «Нищеты философии», который я получил своевременно.
Вскрывая пакет, я разорвал написанный на нем адрес отправителя. С большим трудом мне удалось наконец сложить клочки бумаги так, чтобы разобрать адрес, которым я сейчас и пользуюсь. Но, не будучи уверен в том, что прочел его правильно, прошу снова прислать мне Ваш адрес, так как хотел бы послать Вам экземпляр русского перевода II тома «Капитала», полученный мной из Санкт-Петербурга.
Простите за беспокойство, которое я причиняю Вам своей неловкостью, и примите выражение моей искренней преданности.
Ф. Энгельс
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 12 апреля 1886 г.
Дорогой Бебель!
Благодарю за прения о законе против социалистов - они меня очень порадовали. Вот снова нечто, находящееся на уровне движения, и такое впечатление сохраняется от начала до конца. Либкнехт тоже стал совсем прежним - конкуренция французов, по-видимому, действует хорошо. Зрелище того, как вся эта банда, вернее свора, набрасывается на тебя со всех сторон с лаем и воем, а ты отшвыриваешь ее ударами хлыста, поистине великолепно. Какое счастье, что, кроме вас, только Фольмар произнес несколько слов, а Зингер, подвергшийся подлым личным нападкам, принужден был дать резкий ответ, тогда как вся масса смиренных держала язык за зубами. Страх этих господ перед цареубийством очень уж смешон. Ведь они или их отцы пели когда-то: И случилось же на грех, Что наш бургомистр Чех В этакого толстяка Не попал за два шага.
Но тогда германская буржуазия действительно обладала еще жизненной силой, и различие сказывается также в том, что в 1844 г. возникла песня о баронессе Дросте, в то время как теперь культуркампф ведется скучнейшим оружием, находящимся в самых немощных руках.
Здешние социалисты оправданы. Посылаю тебе сегодняшний номер ультраконсервативной газеты «Standard» (в него вложен экземпляр «Cri du Peuple») с отчетом о заключительном заседании суда. Отсюда ты увидишь, как ведет себя английский судья (разумеется, не в Ирландии!). В переводе с юридического языка его речь гласит: поступки обвиняемых подпадают под действие закона о мятежных речах, но закон этот устарел и на практике неприменим, иначе вам пришлось бы осудить всех радикальных ораторов и министров; поэтому вы должны только спросить: входил ли в намерения обвиняемых грабеж 8 февраля или нет? А Кейв - один из 16 Верховных судей Англии.
Приговор - прекрасная реклама для Гайндмана, но она запоздала. Ему удалось безнадежно погубить свою организанию; в Лондоне она угасает, а в провинциях собственные ее отделения держатся выжидательно и нейтрально по отношению к здешним разногласиям. Summa summarum обе организации - Федерация и Лига, вместе взятые, не насчитывают и 2000 платящих взносы членов, а обе их газеты не имеют и 5000 читателей, причем большинство последних - сочувствующие буржуа, попы, литераторы и т. п. Истинное счастье, что при существующем здесь положении вещей этим незрелым элементам не удается проникнуть в массы. Они сами еще должны перебродить, тогда может выйти толк.
А вообще-то, все теперь напоминает времена Интернационала. За одно сегодняшнее утро я получил целую кипу немецких, французских, испанских, бельгийских газет, и это отнимает у меня время, которое следовало бы посвятить английскому переводу «Капитала». Лишь бы только старая рухлядь продержалась еще, пока я смогу закончить третий том, а там - поскольку дело касается меня - пусть начинается.
С Деказвилем дела подвигаются превосходно. Из посылаемого тебе сегодня отчета («Cri du Peuple») о митинге в прошлое воскресенье ты увидишь, как искусно эти парижане, которых все считают революционными фразерами, умеют проповедовать спокойствие и законность во время стачки, нисколько не отказываясь от своего революционного характера.
Это показывает, однако, насколько французы ушли вперед благодаря тому, что они находятся на революционной почве; там нет и в помине множества тонкостей и сомнений, которые в Германии еще создают путаницу у многих людей. Необходимость действовать, смотря по обстоятельствам, то в рамках закона, то вопреки ему во Франции подразумевается сама собой, и никто не видит в этом противоречия. Характерно для Парижа, что до вчерашнего дня «Cri du Peuple» собрала для Деказвиля 35000 фр., a «Intransigeant» Рошфора не собрала и 11000.
Бисмарку, который, видимо, совсем рассвирепел, но явным образом говорил по адресу кронпринца, Лаура и Тусси ответят на его смехотворные обвинения против Маркса. Из остальных выступлений речь Хенеля в юридическом отношении наилучшая: он раскрыл всю абсурдность требования, чтобы граждане подчинялись закону не только внешне, но и внутренне. Подобное требование, означающее, что одно лишь намерение и публичное заявление о нем должно быть признано преступлением, за которое провинившийся может быть объявлен вне закона, показывает, до какой степени в Германии пренебрегают всеми правовыми представлениями буржуазии, - правда, их и признавала там лишь оппозиционная буржуазия; в действительности же всегда оставалось в силе то свойственное полицейскому государству бесправие, которое в других странах удается осуществлять лишь в замаскированном виде и которое воспринимается как акт насилия (исключая, конечно, Ирландию).
Кончаю, ибо прекращается прием заказной корреспонденции (5 часов).
Твой Ф. Э.
23:09 21.07.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 28 апреля 1886 г.
Дорогая Лаура!
Перевод «Капитала» на английский язык - ужасная работа. Сначала они** переводят. Затем я проверяю перевод и вписываю карандашом свои предложения. Затем рукопись возвращается к ним. Затем следует совещание для решения спорных вопросов. Затем я должен вновь прочитать весь текст, чтобы проверить его готовность к печати со стилистической и технической точки зрения, а также правильность цитат, разысканных Тусси в английских оригиналах. До сих пор я закончил 300 страниц немецкого текста и скоро завершу еще примерно 100. Но, кроме того, есть и еще одна помеха. Эдуард при переводе своей части пропустил около 50 страниц, которые я надеюсь получить к концу недели. Как только получу их, начну шевелить вялого Кигана Пола. Этот хитрый шотландец, который еще полагает, что мы не понимаем выгодности своего положения на рынке, проводит выжидательную политику, но в один прекрасный день увидит, что совершил страшную ошибку. Это мы можем позволить себе ждать, и мы намерены ждать до тех пор, пока не будем полностью готовы к сдаче рукописи в печать, скажем, в течение недели. А получив письменное предложение от другой фирмы, мы сможем настаивать на своих условиях.
Все это должно служить оправданием краткости моего последнего письма и задержки, которая произошла с тех пор. Дело в том, что мы должны начать печатать в середине мая, чтобы быть готовыми выпустить книгу в конце сентября. И мы можем это сделать, хотя мне придется основательно поработать по крайней мере в течение всего июня.
Ваше любовное письмо Бисмарку вызвало в Германии большой переполох. Бебель пишет: «Заявление Элеоноры и Лауры Маркс превосходно. Большая часть немецкой прессы сообщает о нем, но, само собой разумеется, остерегается перепечатать его. Отто будет в ярости, он весьма чувствителен к такого рода нападкам».
Влияние новой ситуации во Франции ясно видно на примере прений в Берлине по поводу закона против социалистов. Лайбрери вряд ли отважился бы вновь выступить столь решительно, в своей прекрасной старой манере, если бы события в Париже и Деказвиле опять немного не подхлестнули его. Для наших людей в Германии это соревнование имеет неоценимое значение. Раскол и раздоры в Париже давали их филистерскому крылу повод смотреть на французов свысока, сверху вниз, как будто сами они не потратили целые годы на расколы, склоки и раздоры; при этом они, мелкобуржуазное крыло немецкой партии, начинали говорить так, как если бы были лидерами всего движения. Эта кучка шовинистов сейчас получила основательный удар по голове. Весьма прискорбно, что одним из результатов закона против социалистов является то, что почти совершенно невозможно распространение таких газет, как «So..aliste» и «Cri du Peuple», и таким образом повседневную текущую информацию о Франции приходится получать из подлых буржуазных газет. Я послал полученные от тебя номера «Cri du Peuple» и «Intran..geant» Бебелю и Либкнехту, но эти экземпляры не имеют дальнейшего распространения и не всегда доходят даже до тех, кому адресованы.
Меня поражает то весьма странное обстоятельство, что не подано никакой апелляции по поводу приговора в Вильфранше. Насколько мне известно, имеется двойной повод для апелляции: 1) ссылаясь на некомпетентность суда, 2) против приговора как такового; а затем окончательная кассационная жалоба на основе обоих этих спорных вопросов. Мне кажется, что добиваться этого очень важно, хотя бы только для разоблачения подлости суда и привлечения внимания к этому делу.
Едва ли можно надеяться на то, что Рош будет избран в следующее воскресенье. Около недели я не читал ни одного номера «Cri» и не знаю, какие кандидаты, кроме Голье, вступили в борьбу. Но так или иначе голосование покажет значительное продвижение вперед и еще больше напугает радикалов.
Здесь - полная неразбериха. Бакс и Моррис все более и более запутываются в сетях нескольких анархистских фразеров и с возрастающей энергией пишут всякую чепуху. Превращение «Commonweal» в «еженедельник» - бессмысленное во всех отношениях - дало Эдуарду возможность снять с себя ответственность за этот не поддающийся теперь контролю орган. Баксу, который при помощи наполовину переваренной гегелевской диалектики выискивает крайние и парадоксальные предложения, и Моррису, который идет напролом, как бык, против «парламентаризма», придется постичь на собственном опыте, что представляют собой их друзья-анархисты. Было бы нелепо полагать, что рабочий класс уделит хотя бы малейшее внимание той причудливой смеси, которую принято называть английским социализмом, и большое счастье, что он не делает этого. У этих джентльменов и так достаточно хлопот: им следует навести порядок в своих собственных головах.
Шорлеммер, который сейчас здесь, вместе с Ним повел маленькую Лили в зоологический сад; Пумпс на несколько дней поехала в Манчестер. Беседуя между собой по вечерам, мы много говорим о твоем обещании приехать в Лондон. Когда это произойдет? По словам Шорлеммера, ты упоминала что-то об одновременном приезде Поля. Это было бы лучше всего. Во всяком случае пришло время, чтобы эти хорошие намерения начали превращаться в более или менее реальные планы и проекты; подходящий момент для их осуществления длится в этом благословенном климате не слишком долго.
Ты видела в последнем номере «So..aldemokrat» историю относительно Калле и общности жен? Этому субъекту здорово попало. Он является знаменитостью среди националлибералов и владеет крупным химическим заводом (по производству красителей) в Висбадене.
Привет от Шорлеммера и Ним и от любящего тебя Ф. Энгельса Надеюсь, Поль извинит меня за то, что пишу ему не так часто, как хотелось бы.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 29 апреля 1886 г.
Дорогой Зорге!
Твои письма от 15 и 28 февраля и от 8 марта, а также открытку от 21 марта получил.
Рукопись большей частью содержит те же замечания, которые были сделаны Марксом в его экземпляре для третьего издания. Остальным указаниям, касающимся больше вставок из французского издания, я следую не всегда: 1) потому что работа над третьим изданием проделана значительно позже и, следовательно, имеет для меня решающее значение; 2) потому что Маркс, учитывая, что книга переводится в Америке, вне его наблюдения, предпочитал, чтобы некоторые трудные места были правильно переведены с упрощенного французского текста, чем неправильно с немецкого; это соображение теперь отпадает. Тем не менее я почерпнул отсюда несколько очень полезных указаний, которые в свое время пригодятся и для четвертого немецкого издания. Как только покончу с этим, возвращу тебе рукопись заказным.
«Volkszeitung» и «Sozialist» поступают теперь регулярно. За последние две недели я послал тебе «To-Day» и «Commonweal» за март и апрель. Кроме того, вчера отправил «To-Day» за май. В задержке виновна исключительно неаккуратность издателей. Если тебе нужно еще что-нибудь, то сообщи мне.
Бродхаусовский (гайндмановский) перевод «Капитала» - настоящая комедия. Первая глава переведена с немецкого и до смешного полна ошибок. Теперь перевод делается с французского с такими же ошибками. Судя по теперешним темпам, работа не будет готова и к 1900 году.
Спасибо за «Календарь». Я и не подозревал, что Дуэ является столь позорно непризнанным великим человеком. Да унесет он с собой в могилу сознание своего величия вместе со всей его непризнанностью, прежде чем оно успеет растаять, как воск. Но для Америки он был подходящим человеком, и если бы он оставался обыкновенным демократом, то я пожелал бы ему всего лучшего. Но он пошел по ложному пути.
Что касается пуриста, который ратует против нашего стиля и нашей расстановки знаков препинания, то он не знает ни немецкого, ни английского языка, иначе не находил бы англицизмов там, где их нет. Тот немецкий язык, от которого он в восторге и который нам вколачивали в школе, с его отвратительной конструкцией периодов и со сказуемым, отодвинутым бесконечными придаточными предложениями на 10 миль от подлежащего, в самый хвост, - этот немецкий язык таков, что мне понадобилось тридцать лет, чтобы отучиться от него. Этот бюрократический немецкий язык школьных учителей, для которого Лессинг вообще не существует, совершенно исчезает теперь даже в Германии. Что сказал бы этот филистер, если бы услышал в рейхстаге выступления людей, которые отказались от этой ужасной конструкции, потому что постоянно путались в ней, и говорят, как евреи: «Als der Bismark ist gekommen vor die Zwangswahl, hat er lieber gekusst den Papst auf den Hintern als die Revolution auf den Mund» [«Когда Бисмарк оказался перед необходимостью выбора, он предпочел целовать папу в зад, чем революцию в губы»] и т. д. Это нововведение принадлежит Ласкерчику - единственное хорошее из всего, что он сделал. Если господин пурист со своим школьным немецким языком появится в Германии, ему скажут, что он говорит поамерикански. «Вы знаете, до чего мелочен немецкий ученый филистер», - таков, повидимому, он сам в Америке. Немецкое построение фразы вместе с правилами расстановки знаков препинания, в том виде, как их преподавали в школах 40- 50 лет тому назад, стоят лишь того, чтобы бросить их в мусорный ящик. Именно так поступают с ними в Германии.
Я, кажется, уже писал тебе, что одна американская дамочка, вышедшая замуж за русского, вбила себе в голову, что ей нужно перевести мою старую книжку. Я отредактировал этот перевод, что доставило мне много работы. При этом она писала, что печатание обеспечено, и к делу нужно приступить немедленно, так что мне пришлось взяться за это. Теперь выясняется, что она поручила переговоры об этом некоей мисс Фостер, секретарю общества защиты прав женщин, а та имела глупость передать дело в руки Социалистической рабочей партии. Я высказал переводчице свое мнение на этот счет, но дело было уже сделано. Вообще же я доволен, что эти господа там не переводят моих работ, - воображаю, что получилось бы. Хватит с меня их немецкого языка, а тут еще и английский!?
Господа из «Volkszeitung» должны быть довольны. Они заполучили в свои руки все движение среди немцев, и их лавочка должна процветать. То, что там оттесняют на задний план такого человека, как Дицген, само собой понятно. Игра в бойкот и мелкие стачки, конечно, куда важнее, чем теоретическое просвещение. Но при всем том дело в Америке сильно подвигается вперед. Впервые среди населения, говорящего по-английски, существует настоящее массовое движение. То, что оно еще идет ощупью, неловко, не имея ни ясных целей, ни знаний, - неизбежно. Все это наладится; движение будет и должно развиваться, учась на своих собственных ошибках. Теоретическое невежество свойственно всем молодым народам, но им присуща и практическая быстрота развития. Как в Англии, так и в Америке не помогут никакие проповеди до тех пор, пока не возникнет фактическая необходимость, а в Америке она существует и проникает в сознание. Вступление в движение массы коренных рабочих Америки я считаю одним из самых значительных событий 1886 года. Что касается тамошних немцев, то хотя процветающая ныне разновидность их постепенно присоединяется к американцам, она все еще будет несколько впереди их; и в конечном счете среди тамошних немцев все же остается ядро, сохраняющее теоретическое понимание природы и развития движения в целом и поддерживающее процесс брожения; в конце концов оно снова возьмет верх.
Второе крупное событие 1886 г. - это образование рабочей партии во французской палате двумя рабочими депутатами, Бали и Камелина, которых радикалы для приличия занесли в свои списки и провели в палату и которые вопреки всем обычаям не превратились в прислужников господ радикалов, а выступали как рабочие. Деказвильская стачка довела разногласия между ними и радикалами до разрыва, пять других депутатов присоединились к ним. Теперь радикалы вынуждены были показать, какова их политика по отношению к рабочим, а так как правительство существует только благодаря радикалам, то это выглядело отвратительно, потому что рабочие справедливо возложили на них ответственность за все действия правительства. Словом, радикалы - Клемансо и все остальные - вели себя гнусно, и в результате произошло то, чего до сих пор нельзя было добиться никакими проповедями: отход французских рабочих от радикалов. А второй результат таков: объединение всех социалистических фракций для совместных действий. Только жалкие поссибилисты держались обособленно, и поэтому их партия с каждым днем все больше приходит в упадок.
Созданию этой новой ситуации в огромной степени содействовало правительство своими глупостями. Дело в том, что оно собирается заключить заем в 900 миллионов фр. и нуждается для этого в финансовых тузах, но те являются в то же время акционерами в Деказвиле и отказывают в деньгах, если правительство не подавит стачку. Отсюда - арест Дюка и Роша. В ответ на это рабочие выставили кандидатуру Роша в Париже на будущее воскресенье (выборы в палату) и кандидатуру Дюка (Керси) в муниципалитет, куда он безусловно пройдет. Словом, во Франции снова полным ходом развивается великолепное движение, а лучше всего то, что наши - Гед, Лафарг, Девиль - являются его теоретическими руководителями.
Эти события не замедлили оказать свое действие и на Германию. Революционное выступление французов выставило хныканье Гейзеров, Фиреков, Ауэров и К° в еще более неприглядном виде, и в последних дебатах по поводу закона против социалистов выступали уже только Бебель и Либкнехт, и оба очень удачно. С такими дебатами мы снова можем показаться в порядочном обществе, что раньше не всегда имело место. Вообще хорошо, что у немцев - в особенности после того как они послали в рейхстаг такое большое число филистеров (что, однако, было неизбежно) - в какой-то мере оспаривается роль руководителей.
В спокойное время в Германии все становится филистерским, и в такие моменты абсолютно необходимо жало французской конкуренции, а в этом недостатка не будет. Французский социализм из секты внезапно превратился в партию, и лишь теперь и только благодаря этому стало возможно массовое присоединение рабочих, ибо сектантством они там сыты по горло. В этом и заключался секрет их тяготения к крайней из буржуазных партий, к радикалам. Будущее воскресенье покажет уже значительный успех на выборах, хотя вряд ли можно ожидать, что Рош пройдет.
Думаю, что через 2-3 недели начнется печатание английского перевода I тома «Капитала». Я далеко еще не закончил редактирование, но 300 страниц уже вполне готовы, а еще 200 страниц почти подготовлены к печати.
Еще одно. Некий г-н Дж. Т. Мак-Эннис интервьюировал меня на днях под видом просьбы от имени штата Миссури дать совет по поводу рабочего законодательства. Я сразу понял, что за этим кроются репортерские штучки, и он признался, что работает для ведущей демократической газеты в Сент-Луисе, дав, однако, честное слово представлять мне предварительно на просмотр каждую строку. Этого парня прислал ко мне один русский, Степняк. С тех пор прошло уже почти две недели, и я боюсь, что он не сдержал своего слова. Название газеты в Сент-Луисе я забыл. Если, следовательно, об этом интервью что-нибудь появится, прошу тебя поместить прилагаемое заявление в «Sozialist», «Volkszeitung» и где ты еще найдешь нужным. Если парень все же сдержит слово и придет опять, то я, конечно, немедленно сообщу тебе об этом, и ты сможешь тогда разорвать заявление.
Здесь, к счастью, движение нисколько не развивается. Гайндман и К° - политические карьеристы, которые все портят, а в Социалистической лиге анархисты быстро делают успехи. Моррис и Бакс, один - социалист эмоциональной окраски [Gemutssozialist], другой - искатель философских парадоксов, находятся сейчас всецело у них в руках и должны испытать in corpore vili, что это означает. Из следующего номера «Commonweal» ты увидишь, что Эвелинг, главным образом благодаря энергии Тусси, не несет больше ответственности за это шарлатанство, что очень хорошо. И эти путаники котят руководить английским рабочим классом! К счастью, последний об этом знать ничего не хочет.
Сердечный привет.
Твой Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ПАРИЖ [Отрывок] [Лондон], 7 мая 1886 г.
Поздравляю вас с воскресной победой, которая действительно подтверждает разрыв парижских рабочих с радикализмом. И глупы же эти радикалы! Но это - роковая глупость, овладевающая всякой буржуазной партией, как только перед ней возникает возможность прийти к власти, и вследствие этого она теряет свой оппозиционный характер. Они страстно желают получить министерские портфели, хотя знают, что момент еще не пришел; играют в тайное правительство и в то же время берут на себя ответственность за глупости и ошибки существующего правительства. С другой стороны, радикалы наталкиваются на Рабочую партию, усиливающуюся с каждым днем в результате этих самых глупостей правительства, которые они могут дезавуировать лишь наполовину. Рабочая партия не довольствуется больше красивыми словами и обещаниями, она требует действий, которых они не могут совершить; они хотят ее удержать, но вынуждены действовать против нее; когда министерские посты еще не получены, а массы все больше и больше ускользают, приходится лишь указывать на монархистских заговорщиков, изображая их как реальную опасность, вопить: «объединимся для спасения республики!», - словом, превратиться в оппортунистов. Всякая партия, стремящаяся прийти к власти прежде, чем обстоятельства позволяют ей осуществить свою собственную программу, обречена на гибель; но нетерпение буржуазных партий так велико, что все они раньше времени разбиваются об этот подводный камень. Для нас это только сокращает период развития.
С другой стороны, наше движение в Париже вступило теперь в такую стадию, когда даже та или иная ошибка не могла бы слишком сильно повредить ему. Без сомнения, быстрота дальнейшего развития в значительной мере зависит от руководства вождей различных групп, но раз массы уже втянуты в движение, они подобны здоровому организму, который способен собственными силами справиться не только с болезнью, но даже с некоторой дозой яда.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Лондон, 12 мая 1886 г.
Дорогой Либкнехт!
Французские газеты (их я тебе посылал по крайней мере три раза) должны были только дать тебе возможность получить из первых рук некоторые сведения о блестящем ходе дел во Франции. Так как «Cri du Peuple» ты получаешь, мне остается лишь посылать тебе «Intransigeant » и т. д. Лафарг присылает их мне время от времени в случае каких-либо событий, и я собираюсь использовать их таким же образом и в дальнейшем.
Что касается Клемансо, то скоро может, несомненно, наступить момент, когда тебе лучше будет махнуть рукой на «La Justice». Близкие виды на министерский портфель, с одной стороны, и неожиданно быстрое, особенно для него, развитие Рабочей партии - с другой, толкают Клемансо в консервативный, подчеркнуто буржуазный лагерь. Даже с его собственной точки зрения он ведет себя нелепо. Но таков уж удел всех буржуа, даже самых передовых. Лонге тоже скоро придется делать выбор, иначе он погубит себя вконец. Кандидатура Голье, выставленная только прессой, без привлечения радикально-социалистических комитетов, стоила радикалам 50000 избирателей, которые перешли к нам и теперь яростнее всех настроены против своих бывших вождей. Если не будет крупных ошибок - небольшие промахи движение перенесет без ущерба, оно теперь уже достаточно окрепло, - то на следующих выборах в Париже мы получим от 1/4 до 1/3 всех мест. И теперь, когда можно делать настоящее дело, наши ведут себя совершенно образцово.
Писать для «La Justice» бесплатно - глупо. Газета может отлично платить; ведь ее главных редакторов-депутатов оплачивает нация.
Бебель писал мне, что после нескольких дней напряжения голос отказывается ему служить; я, разумеется, ответил ему, что для поездки в Америку за деньгами громоподобный голос действительно является первым условием. Я, конечно, не знаю, не преувеличивает ли он, но во всяком случае это было бы весьма рискованно; чего требуют в этом отношении янки за свои денежки, ты сам узнаешь в полной мере только на месте. Если Бебель не поедет, ты должен обязательно позаботиться о том, чтобы не получить в спутники кого-нибудь из смиренной породы мелких буржуа.
Чикагское дело положит, вероятно, конец анархистской комедии в Америке. Этим людям там позволяют кричать сколько угодно, что же касается бесцельных скандалов, то американцы, с тех пор как стали промышленной нацией, шутить не любят.
О здешнем так называемом «движении» не могу сообщить ничего хорошего. Гайндман с каждым днем все больше выдыхается; он потерял всякое доверие у своих собственных сторонников, а Лига все больше и больше переходит под руководство анархистов. С тех пор как «Commonweal» стал выходить еженедельно, - а для этого не хватает ни денег, ни сил, - Эвелинг должен был уступить редакторство (неоплачиваемое) Баксу, а этот последний и Моррис находятся под сильным влиянием анархистов. Эти господа должны испытать все in согроге vili - это им станет еще поперек горла, но поистине счастье, что эти детские болезни пройдут раньше, чем в движение вступят массы. А пока они еще упорно отказываются вступать в движение. Происходит то же, что и во Франции. Весь многочисленный рабочий класс не приведешь в движение проповедями; но если условия назрели, достаточно небольшого толчка, чтобы лавина сдвинулась с места. Такой толчок произойдет и в Англии, и притом скоро. Весьма вероятно, что с наступлением финансового краха крупных тред-юнионов в результате хронического перепроизводства придет момент, когда англичанам станет ясно, что нельзя полагаться на «самопомощь» и радикализм.
Итак, осенью увидимся здесь!
Твой Ф. Э.
Г-жа Пфендер отплывает через неделю в Америку к своему зятю в Ней-Ульм, Миннесота.
ИЗДАТЕЛЬСТВУ Ф. Г. НЕСТЛЕР И МЕЛЛЕ В ГАМБУРГ [Черновик] [Лондон], 13 мая 1886 г.
Милостивые государи!
Как ни лестно для меня предложение, содержащееся в вашем любезном письме от 10-го этого месяца, я вынужден, к сожалению, отклонить его из-за отсутствия времени.
Обязанности в связи с изданием рукописей Маркса и использованием прочих оставшихся после него материалов целиком займут мое время на несколько лет и являются для меня долгом, перед которым все остальное должно отойти на задний план.
К тому же на мне лежит еще обязанность просмотра переводов наших произведений на иностранные языки, большей частью весьма необходимого. Я имею в виду не только английский перевод «Капитала», работу над которым сейчас заканчиваю и который в будущем месяце сдается в печать; мне постоянно присылают для просмотра рукописи подобного рода - переводы более мелких вещей на французский, итальянский, датский, голландский и т. д., и это отнимает у меня последние остатки свободного времени.
Когда же я завершу все это, если вообще доживу до этого момента, то мне надо будет прежде всего подумать о завершении наконец моих собственных самостоятельных работ, которые я за последние три года совершенно забросил.
Из людей одного со мной направления мой друг К. Каутский вполне подошел бы для такого поста, тем более, что он сейчас живет здесь, так что я мог бы оказывать ему посильную помощь; кроме того, соответствующую английскую литературу, большей частью совершенно неизвестную, нельзя достать нигде, кроме Британского музея. Я взял поэтому вчера на себя смелость сообщить ему ваше предложение. Но он, помимо редактирования «Neue Zeit», уже настолько связан разными обязательствами, и на такой долгий срок, что не смог дать мне согласия на то, чтобы я предложил вам его кандидатуру.
Хотя, как видите, ваш план вызывает у меня большой интерес, я не могу, к сожалению, принять участие в его выполнении.
Выражая вам благодарность за ваше почетное для меня предложение, остаюсь с глубоким уважением.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЦЮРИХ Лондон, 22 мая 1886 г.
Дорогой Эде!
Посылаю тебе парламентские дебаты, происходившие в четверг («Daily News») по поводу ирландского билля об оружии. Этот билль, ограничивающий для Ирландии право ношения оружия и владения им и направленный до сих пор против националистов, теперь хотят применить и против протестантских хвастунов из Ольстера, которые грозят бунтом. Достойна внимания речь лорда Рандолфа Черчилля, брата герцога Мальборо, тори, изображающего из себя демократа; он был в последнем торийском кабинете министром по делам Индии и в качестве такового является пожизненным членом Государственного совета (Privy Council). В противовес немощным и трусливым протестам наших мелкобуржуазных социалистов и их заверениям о том, что они при любых обстоятельствах будут добиваться своих целей мирным путем, пора уже на самом деле показать, что английские министры - Олторп, Пиль, Морли и даже Гладстон - проповедуют право на революцию как конституционную теорию, правда, лишь до тех пор, пока они сами находятся в оппозиции, что доказывает прилагаемая болтовня Глад стона, но и тут он все-таки не осмеливается отрицать это право как таковое.
Это особенно важно еще и потому, что исходит из Англии, страны законности par excellence.
Вряд ли можно найти лучшую отповедь нашим Фирекам.
С радостью вижу по вернувшемуся на страницы «So..aldemokrat» воодушевлению, что ты снова в хорошем состоянии.
Я с головой ушел в английский перевод «Капитала». Сегодня утром мы с Эвелингом уладили все у издателя. На днях будет подписан договор, а затем приступят к печатанию - минимум пять листов в неделю. К сожалению, я еще не закончил редактирование, но страницы 1-450 оригинала готовы к печати; страницы 450-640 почти готовы. Прошу, однако, пока ничего об этом не публиковать, так как договор еще не подписан.
У наших французов дело идет великолепно. Зато здесь все остается дилетантской игрой.
Анархистские глупости в Америке могут оказаться полезными; было бы нежелательно, чтобы американские рабочие на их нынешней, еще совершенно буржуазной ступени мышления - высокая заработная плата и короткий рабочий день - добились слишком быстрых успехов. Это могло бы более чем нужно укрепить односторонний тред-юнионистский дух.
Здешний Объединенный союз машиностроителей, сильнейший из тред-юнионов, должен был в прошлом году выдать из резервного фонда свыше 43000 ф. ст. своим безработным членам, уменьшив таким образом свой резервный фонд приблизительно с 165000 до 122000 фунтов стерлингов; когда фонд будет исчерпан, но не раньше, с этими людьми можно будет что-нибудь сделать.
Твой Ф. Э.
Пишу на адрес Шлютера, потому что не совсем уверен в новом номере твоего дома.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 23 мая 1886 г.
Дорогая Лаура!
Кажется, могу сегодня сообщить тебе, что вопрос об английском издании «Капитала» наконец решен. Прийти к удовлетворительному соглашению с Киганом Полом и К° оказалось невозможным, поэтому мы договорились с Суоном Зонненшайном и К°. Вчера мы с Эдуардом видели Суона Зонненшайна, и теперь нужно только официально подписать договор, а затем рукопись сразу пойдет в печать. Суон Зонненшайн и К° платят вам 10% оптовой продажной цены первых 500 проданных экземпляров и 121/2% от продажи следующих экземпляров.
Одно издание будет изданием для библиотек - по 32 шилл. в двух томах, набор должен быть сразу же стереотипирован, но так, чтобы в определенных пределах можно было внести некоторые изменения для другого издания. Затем другое издание в одном томе, скажем, от 6-7 шилл. до 10 шиллингов. Этот план подходит для нас гораздо более, чем намерения Кигана Пола установить цену в 28 шилл., что воспрепятствовало бы широкому распространению книги.
Так как у меня готовы к печати 450 страниц (немецкого оригинала), еще около 200 страниц могут быть подготовлены через две недели, а остальное сделано начерно, то ничто не помешает нам печатать по 5 листов в неделю, закончить все к середине августа и выпустить книгу к 1 октября.
По-моему, Поль не совсем понимает, почему от него хотели получить корреспонденцию о парижских выборах для «Commonweal». Наши здесь не хотят непосредственно нападать на «Justice», и, кроме того, их утверждение и наполовину не подействовало бы так, как авторитетное заявление из Парижа. Но это не столь уж важно, так как Лига совсем запуталась, дав возможность анархистам пробраться в нее. У них будет конференция делегатов в троицын день, и тогда мы увидим, что из этого выйдет.
Не могу понять, почему Деказвиль так внезапно потерпел крах, особенно потому, что Поль, подобно Наполеону после пожара Москвы, сразу прекратил посылать мне «Cri du Peuple » в этот критический момент. Неужели ум парижан настолько неспособен примириться с неприятными вещами, которых нельзя избежать? Победа Деказвиля была бы чрезвычайно приятна, но в конце концов поражение может в дальнейшем оказаться еще более полезным для движения. Я думаю также, что и анархистские выходки в Чикаго пойдут на пользу. Если бы нынешнее американское движение, которое, поскольку оно не является исключительно немецким, находится еще на тред-юнионистской стадии, одержало большую победу в вопросе о восьмичасовом рабочем дне, то тред-юнионизм окончательно стал бы непоколебимой догмой. Между тем половинчатый результат поможет понять, что необходимо идти дальше «высокой заработной платы и короткого рабочего дня».
Любящий тебя Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В ЦЮРИХ [Лондон], 3 июня 1886 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Я просмотрел корректуру и исправил карандашом еще несколько опечаток.
Что оформление книги будет далеко не изящно, я предвидел заранее, как только узнал, в чьих руках это дело; поэтому я не особенно удивлен. Боюсь, что теперь уже не поможешь, так что жаловаться бесполезно.
Какие бы ошибки ни допускали и как бы ограниченны ни были вожди движения, а отчасти и сами начинающие пробуждаться массы, ясно одно - американский рабочий класс пришел в движение, это несомненно. После нескольких неверных шагов он довольно быстро найдет правильный путь. Это появление на сцене американцев я считаю одним из важнейших событий нынешнего года. Начало классовой войны в Америке означает для буржуазии всего мира то же самое, что падение русского царизма означало бы для крупных военных монархий Европы - крушение их главной опоры. Ведь Америка была в конце концов идеалом всех буржуа: богатая, обширная, развивающаяся страна с чисто буржуазными учреждениями, свободными от феодальных пережитков или монархических традиций и не имеющая постоянного, наследственного пролетариата. Здесь каждый мог стать если не капиталистом, то, во всяком случае, независимым человеком, который занимается производством или торговлей на свои собственные средства, за собственный страх и риск. И так как здесь пока еще не было классов с противоположными интересами, то наши - и ваши - буржуа думали, что Америка стоит выше классового антагонизма и классовой борьбы. Эта иллюзия теперь рассеялась, последний буржуазный рай на земле быстро превращается в чистилище, и от превращения, подобно Европе, в ад его сможет удержать лишь бурный темп развития едва оперившегося американского пролетариата. То, как американские рабочие появились на сцене, совершенно необычайно; полгода тому назад никто ничего не подозревал, а теперь они внезапно выступили такой организованной массой, что нагнали страх на весь класс капиталистов. Мне жаль только, что Маркс не смог дожить до этого!
Не знаю, куда послать это письмо - в Цюрих или по парижскому адресу, который Вы указываете в конце Вашего письма. Но так как в случае ошибки Цюрих более надежен, то я посылаю письмо и корректуры г-ну Шлютеру, который несомненно перешлет их куда следует.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 3 июня 1886 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Г-жа Вишневецкая прислала мне корректурные листы, которые я должен вернуть обратно; она дала при этом парижский адрес, который я не могу разобрать, но не указала, следует ли отправить листы именно туда. Для верности я беру на себя смелость послать Вам ответ и корректуру с просьбой передать их по назначению. Парижский адрес Вам, быть может, известен, в противном случае Вы сможете узнать его в пансионе Тифенау. Я прочел его так: Drexel, Harjer (?) et C°, Париж. Извините, пожалуйста, за беспокойство.
Теперь, как только я хоть немного освобожусь от английского перевода «Капитала», наступит очередь и для Вашего «Чартизма». Уже начинается печатание, а подготовлена только половина рукописи, так что я во что бы то ни стало должен сначала закончить остальную часть и сейчас не вправе заниматься ничем другим.
Привет Эде.
Ваш Ф. Энгельс
15:24 22.07.2015
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН [Истборн], пятница, 2 июля 1886 г.478
Большое спасибо за все твои хлопоты! Прошу не присылать мне, кроме «Nature», никаких английских газет, не исключая и манчестерской, которая прибудет в субботу, и вообще, кроме «So..aldemokrat», после субботы не присылать больше никаких газет, а после понедельника - и никаких писем, потому что в среду днем мы уже будем дома. Погода все время великолепная; завтра утром жду с нетерпением первых результатов выборов в больших городах, Привет всем вам от наших.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН [Истборн, 4 июля 1886 г.]
Дорогой Каутский!
Мне было бы, конечно, приятнее не принимать здесь больше никаких посетителей, потому что завтра, вероятно, и без того приедет Шорлеммер, но чему быть, того не миновать.
Впрочем, в среду я опять буду в Лондоне и надеюсь, что у г-жи Гильом-Шак найдется до тех пор достаточно дел в Лондоне. Здесь со вчерашнего дня тоже удушливый зной, но все же с моря постоянно дует легкий ветерок, а в пятницу было даже еще прохладно, так что вечером я не мог сидеть на воздухе без пальто. Сердечный привет твоей жене. Пумпс, Перси и Мур ловят с лодки рыбу на ужин, если, конечно, господь бог их не покарает за осквернение субботы и не пошлет им морских змей. Пильзенское пиво и здесь превосходно.
Твой Ф. Э.
Благополучно вернулся, был сегодня у Гильом-Шак, но не застал ее дома, таким образом, лишен пока удовольствия познакомиться с ней. Шорлеммер здесь, не придете ли вы к нам завтра вечером?
Твой Ф. Э.
ИОГАННУ ФИЛИППУ БЕККЕРУ В ЖЕНЕВУ Лондон, 9 июля 1886 г.
Дорогой старый друг!
Я отложил на несколько дней ответ на твое письмо, так как должен был сперва выяснить, не найдется ли какая-нибудь возможность осуществить твой парижский проект. К сожалению, нельзя, и вот почему: 1) Мне необходимо быть в Англии, так как я должен заниматься корректурой и выпуском в свет английского перевода «Капитала»*, который находится в печати и который я не мог бы поручить никому другому, даже если бы не был связан договором.
2) Вот уже 3 месяца, как я снова на положении инвалида, не могу сделать больше 200- 300 шагов и завишу от всяких медиков. Серьезного ничего нет, это только меня стесняет, по если я не буду вести себя спокойно, то может каждую минуту произойти осложнение, так что о длительных путешествиях не может быть и речи. Если же мои надежды оправдаются и к осени я стану вновь подвижнее, то уж на этот раз я должен буду по мере возможности положить конец этой старой истории, которая вот уже три года то и дело превращает меня в калеку.
А для этого мне нельзя предпринимать ничего такого, что могло бы снова свалить меня. Я непременно должен опять добиться того, чтобы мог ходить 2-3 часа подряд, иначе я конченый человек и не выдержу длительной работы. Я рассчитывал, что за последние две недели добьюсь значительного улучшения, но дело движется медленнее, чем я предполагал.
Надеюсь, однако, что все удастся уладить иначе. А именно, если ты уж будешь в Париже, то мог бы переправиться через пролив и к нам сюда. Я охотно возьму на себя расходы на дорогу, а пребывание здесь не будет стоить тебе ни гроша. В августе меня посылают для лечения к морю, в сентябре я жду гостей из провинции, из Германии, и, вероятно, Лафаргов из Парижа, а так как у меня только одна свободная комната, то будет достаточно забот с их размещением. Но в октябре все это будет уже позади, и я в любой момент смогу предоставить комнату в твое распоряжение и буду бесконечно рад видеть тебя здесь. К тому же тут мы сможем все обсудить и обо всем поговорить куда спокойнее, чем в Париже, где никогда нельзя уединиться.
Итак, решай. До октября, кроме того, завершу срочные работы, а все остальное смогу отложить в долгий ящик и, надеюсь, настолько поправлюсь, что снова получу возможность кутнуть. Впрочем, если ты предпочитаешь приехать в сентябре, то напиши мне, это можно будет так или иначе устроить. Нам так много надо еще обсудить между собой, и ты можешь порассказать мне с глазу на глаз много такого из истории развития движения, чего, как ты говоришь, никто больше не знает, что было бы просто преступлением, если бы мы не сделали всего возможного, чтобы встретиться еще раз и обо всем этом поговорить.
Бумаги Маркса я все еще не сумел привести в порядок; работы здесь по крайней мере на месяц. Может быть, удастся осенью; это должно быть сделано, пока дни еще не слишком коротки.
Я снова перевел тебе еще 5 фунтов, которые ты, надеюсь, получишь сразу после этого письма или одновременно с ним.
Итак, решайся. Я буду страшно рад снова увидеть тебя и поговорить с тобой с глазу на глаз. Если бы я еще так твердо стоял на ногах, как ты, я съездил бы в Женеву. Но в таком состоянии! Надеюсь, что ты сделаешь это ради меня и приедешь сюда.
Твой старый Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ДИЛ Лондон, 26 июля 1886 г.
Дорогой Барон!
Я послал тебе сегодня номер «Volkszeitung», а завтра вышлю тот, который прибыл сегодня. Посылаю далее «Deutsche Worte» с началом статьи о Густаве Коне; пока что - превосходно. Тебе следовало бы заполучить этого парня для «Neue Zeit».
Вчера мы были почти одни - Тусси тоже заболела, и Эвелингу пришлось поэтому рано уйти; ничего страшного нет, но все-таки неприятно. Вдобавок дождь льет, как из ведра; надеюсь, что у вас, в юго-восточном углу Англии, где климат ближе всего к континентальному, погода получше.
Итак, Дилк благополучно отправлен в политическое изгнание, requiescat in pace! (мир праху его!) Это все протестантское лицемерие. Подобная история немыслима в католических странах - ни в Вене, ни в Риме, ни в Париже, ни даже в Петербурге она не могла бы произойти; такая прикрашенная сверху грязь возможна только в двух центрах - в Лондоне и Берлине. Действительно, Берлин становится мировым городом только потому, что Лондон все больше опускается до уровня Берлина. То, что галантный капитан Форстер повел свою даму в бордель, - это чисто по-берлински.
Вообще же у нас мало нового: Шорлеммер уехал в Германию; я чувствую себя с каждым днем лучше; Ним только что дочитала «Мучеников фантазии» (пришло окончание!!) и вяжет чулки. Сердечный привет тебе и твоей жене от нас обоих.
Твой Ф. Э.
Если нужно что-нибудь сделать в твоей квартире, то я уже настолько здоров, что отлично могу туда прогуляться; надеюсь, что улучшение будет прочным; итак, если я могу тебе быть чем-либо полезен, располагай мной.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ДИЛ Лондон, 31 июля 1886 г.
Дорогой Каутский!
Почтовый перевод оставляю у себя, потому что было бы бесполезно пытаться получить по нему деньги у этого олуха на Саутгемптон-род. Перевод будет храниться у меня, и ты в любое время можешь им располагать, а если ты не вернешься до моего отъезда, я оставлю его в конверте, адресованном на твое имя, у г-жи Паркер, то есть Сары.
Зато прилагаю почтовый перевод на 4 ф. ст., выписанный мной, Фридрихом Энгельсом, на твое имя - Карла Каутского. Если тебе понадобится еще 2-3 фунта, я их тебе охотно предоставлю.
Погода улучшается, надеюсь, и у вас тоже. Кончаю, чтобы это письмо могло дойти еще сегодня, и шлю сердечный привет твоей жене и тебе от Ним и твоего Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В МАУНТ-ДЕЗЕРТ [Лондон], 3 августа 1886 г.
Интервью получил, благодарю. Оно меня очень позабавило. Конечно, этот осел приписывает мне все те глупости, которые он сам говорил. «Commonweal» с 1 мая по 17 июля отсылаю завтра двумя пакетами. Я получаю его теперь через Лесснера с перебоями, но полностью. «To-Day» отправлю, как только получу июльский номер, которого еще нет.
Рукопись перевода будет готова послезавтра, и окончание будет передано издателю.
Отпечатано 320 страниц, что почти соответствует 3-му немецкому изданию. Думаю, что к концу сентября все будет закончено, а в октябре книга выйдет в свет. В субботу я тоже еду к морю; надеюсь, что оно принесет пользу нам обоим, а также и твоей жене.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ДИЛ Лондон, 6 августа 1886 г.
Дорогой Каутский!
Мы уезжаем завтра в Истборн, адрес прежний: 4, Cavendish Place.
Только что купил для Либкнехта билет на пароход «Сервиа» линии Кэнард и послал ему квитанцию.
Ты найдешь здесь в конверте, адресованном на твое имя, денежный перевод для тебя, а кроме того, разные номера американских «So..alist» и «Volkszeitung», кроме того - «Missouri Republican» с вопиющим интервью; эти номера «Volkszeitung» и «Republican» прошу сохранить для меня.
Нельзя ли попросить тебя опять, как в прошлый раз, пересылать мне (после твоего возвращения) время от времени, то есть не чаще, чем через день, а, как правило, два раза в неделю, письма и т. д.?
Вчера окончательно завершил работу над рукописью перевода, 23 листа набраны, и корректура уже у меня.
Либкнехт уезжает 4 сентября, Эвелинги выезжают 31 августа из Ливерпуля. Мы останемся обязательно до 28 августа, а по возможности и еще на неделю; это зависит от приезда Либкнехта и других возможных посетителей.
Обвинительный приговор во Фрейберге - Диц, Хейнцель, Мюллер присуждены к шести месяцам, остальные к девяти - тебе, вероятно, известен из газет. Чисто по-германски!
Спасибо за известия из Вены. А вообще в мире все спокойно, и все обливаются потом от жары. Только русские втихомолку усиленно интригуют. Гирс, по-видимому, намерен выколотить в этом году у Бисмарка порядочный куш, но не думаю, что ему удастся.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН Истборн, 11 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой Барон!
Я охотно сделаю с твоей рукописью все, что смогу. Но обещать к какому-либо определенному близкому сроку не могу абсолютно ничего: 1) все зависит от поступления листов, каждый из которых я должен внимательно прочесть по крайней мере три раза: в гранках, во второй и в третьей корректуре; 2) у меня накопилась такая масса неотложной корреспонденции, к которой я три месяца совершенно не прикасался, что мне нужно прежде всего избавиться от нее; 3) уже семь месяцев у меня лежат две рукописи, которые я должен отредактировать, но их, если это необходимо, я отложу.
Поэтому пришли мне свою рукопись, а там видно будет. К тому же ему в первую очередь нужен только первый выпуск - его и пришли.
О моем редактировании не говори ни слова Дицу. У меня есть более чем достаточно примеров его манеры забывать всякое приличие, как только запахнет коммерческой выгодой.
Поэтому в случае необходимости тебе придется найти другую отговорку.
Погода со вчерашнего дня переменная.
Из газет и т. д. прошу пересылать мне только французские, испанские и немецкоамериканские «Социалисты», «So.aldemocrat», «Volkszeitung», «Volksfreund» и «Nature»; все остальное можно оставить. Все проспекты и отчеты промышленных компаний тоже могут подождать.
Теперь примусь опять за корректурные листы. Надеюсь, что морской воздух пошел на пользу вам обоим, и в особенности твоей жене. Мы здесь каждый вечер от 9 до 11 отчаянно режемся в карты, причем мне пока здорово везет по части проигрыша. Ним и Рошеры сердечно кланяются.
Привет твоей жене!
Твой Ф. Э.
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В ЦЮРИХ Истборн, 13-14 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогая г-жа Вишневецкая!
Мой ответ на Ваше любезное письмо от 9 июня запоздал по той простой причине, что перегруженность работой заставила меня отложить всю мою корреспонденцию (кроме совершенно неотложной) до того момента, когда рукопись перевода «Капитала» будет окончательно подготовлена к печати. Теперь это сделано, и я могу, наконец, заняться грудой лежащих передо мной писем, которые ждут ответа; при этом Вы будете первой. Если бы Вы сообщили мне в этом своем письме, что располагаете временем для партийной работы, я тотчас же прислал бы Вам краткий ответ; очень жаль, если Вы по моей вине лишились возможности сделать что-нибудь полезное.
Предлагая Вам для перевода «Наемный труд и капитал», я совершенно забыл, что английский перевод этой работы уже вышел в Лондоне. Так как в Нью-Йорке он имеется в продаже, то нет смысла переводить его еще раз.
Теперь о «Происхождении». Эта вещь значительно труднее для перевода, чем «Положение», и каждая страница потребовала бы сравнительно большей затраты внимания и времени с Вашей стороны. Но если бы у меня оставалось время для просмотра перевода, это не явилось бы препятствием, - при условии, что Вы уделили бы работе необходимое время и внимание и оставили бы поля пошире для внесения поправок. Но тут надо принять во внимание еще одно обстоятельство. Если этой вещи вообще суждено выйти на английском языке, то ее следовало бы издать таким образом, чтобы публика могла приобретать ее в обычных книжных магазинах. Насколько я могу судить, с «Положением» этого не будет. Если только условия книжной торговли в Америке не слишком отличаются от европейских, книготорговцы не станут продавать вещи, изданные не связанными с ними организациями рабочей партии. Именно поэтому чартистские и оуэнистские издания не хранятся нигде, даже в Британском музее, и их нигде нельзя получить, а всю нашу немецкую партийную литературу невозможно приобрести в книжных магазинах - так было задолго до закона против социалистов, - и за пределами партии она осталась неизвестной читателям. Иногда такое положение вещей нельзя предотвратить, но по мере возможности его следует избегать. И Вы не станете меня упрекать в желании избежать этого для английских переводов моих работ, после того как больше сорока лет я мучился с этим в Германии. В Англии положенно таково, что можно будет сейчас или в ближайшем будущем найти издателей для социалистических произведений, и я не сомневаюсь, что в будущем году сумею организовать здесь издание английского перевода и уплату гонорара переводчику; а так как я, кроме того, уже давно обещал д-ру Эвелингу перевод «Развития» и «Происхождения», если он сам добьется оплаты своего труда, то, как Вы видите, выход в свет американского издания не через обычное книжное издательство только уменьшил бы шансы на то, что лондонское издание выйдет в обычном издательстве и станет, таким образом, широко и повсеместно доступным для публики.
Кроме того, я не думаю, чтобы именно эта книга нужна была в данный момент американским рабочим. «Капитал» окажется в их распоряжении еще до конца этого года и будет для них достаточно твердым орешком. В качестве доступной популярной литературы, служащей практическим пропагандистским целям, моя книжка едва ли пригодна. На нынешней, еще неразвитой стадии движения некоторые французские популярные работы, по-моему, подошли бы больше. Девиль и Лафарг выпустили года два тому назад две серии лекций «Курс политической экономии», причем Девиль излагает экономическую, а Лафарг более общую, историческую сторону теории Маркса. Бернштейн наверно сможет показать Вам экземпляр этой работы и получить другой экземпляр из Парижа, так что Вы сможете судить сами. Я не имею, конечно, в виду более крупной работы Девиля, его изложения «Капитала», вторая половина которой совершенно неудовлетворительна.
14 августа Возвратимся к «Происхождению». Я не хочу сказать, что безоговорочно обещал перевод этой вещи Эвелингу, но считаю себя обязанным перед ним в том случае, если перевод должен будет выйти в Лондоне. Окончательное решение будет, таким образом, в значительной степени зависеть от того, на каких условиях Вы сможете ее издать в Америке. Против повторения того, что мисс Фостер проделала с «Положением», я решительно возражаю. Вы сами понимаете, что, поскольку у меня есть виды на английское издание, и не только этой книги, но, возможно, целого ряда других работ, в каком-либо известном в буржуазном деловом мире издательстве, причем с тем преимуществом, что перевод будет сделан здесь (что сбережет мне много времени), - я должен хорошенько подумать, прежде чем согласиться на издание в Америке одной этой книжечки и этим испортить все дело. К тому же при теперешней антисоциалистической панике в Америке я сомневаюсь, что Вы найдете профессиональных издателей, которые согласились бы связать свои имена с социалистическими произведениями.
Очень хорошим делом было бы издание серии брошюр, излагающих популярным языком содержание «Капитала»: № 1 - теория прибавочной стоимости; № 2 - история различных форм извлечения прибавочной стоимости (кооперация, мануфактура, современная промышленность); № 3 - накопление и история первоначального накопления; № 4 - производство прибавочной стоимости в колониях (последняя глава) - это было бы особенно поучительно в Америке, ибо дало бы возможность проследить экономическую историю этой страны, ее превращение из страны независимых крестьян в центр современной промышленности; при этом изложение могло бы быть пополнено специфически американскими фактами.
А пока Вы можете быть уверены, что пройдет еще некоторое время, прежде чем масса американских рабочих начнет читать социалистическую литературу. А для тех, кто уже читает и будет читать, найдется достаточно материала, и меньше всего они будут ощущать недостаток в «Происхождении». Англосаксонский ум, особенно при том исключительно практическом направлении, какое приняло его развитие в Америке, не ставит теорию ни в грош, пока суровая необходимость не заставит признать ее, и я рассчитываю больше всего на то, что уроки, которые наши друзья извлекут из последствий своих собственных ошибок, подготовят их к изучению теории.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
Я пробуду здесь до 27 этого месяца, а затем вернусь в Лондон.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЦЮРИХ Истборн, 14 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой Эде!
Две недели тому назад я послал тебе номер «Standard» с чрезвычайно важной болгарской корреспонденцией о русских интригах на Балканах. С тех пор положение все более обостряется. Александру III после многочисленных неудач нужен какой-нибудь успех, и в результате запутанных интриг может случиться, что эти господа не в состоянии будут справиться со своей собственной затеей, и вспыхнет война. В связи с этим я хотел сообщить тебе известие, которое петербургский корреспондент «Daily News» решительно отстаивает, несмотря на все опровержения, - что с 18 августа до конца этого месяца под Вильной, то есть вблизи прусской границы, будут происходить маневры шести русских армейских корпусов против шести других; следовательно, туда будет стянуто 12 армейских корпусов (вся германская армия состоит из 18-ти), по самому скромному подсчету - 240000 человек. Ясно, что такие огромные деньги не выбрасываются на ветер ради простого бахвальства. К тому же Александр III запретил присутствовать на маневрах всем иностранным офицерам, даже пруссаку Вердеру. В то время как эти 240000 человек будут сосредоточены у границы, г-н Гирс отправится в Германию для переговоров с Бисмарком. Маневр очень рискованный, особенно по отношению к старику Вильгельму, ибо затронет самую чувствительную его сторону. Таким образом, дело может принять скверный оборот и привести к войне. Возможно, правда, что все будет обделано втихомолку, потому что Гирс безусловно неохотно примет участие в таких безрассудных выходках. Так или иначе, я счел нужным обратить твое внимание на эту любопытную историю.
Скажи Шлютеру, что я возьмусь за его работу, как только вернусь в Лондон. Может быть, я еще до этого увижу старика Гарни и смогу тогда получить от него много ценных для Шлютера сведений.
Сердечный привет. 28-го возвращаюсь в Лондон.
Твой Ф. Э.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БОРСДОРФ Истборн, 18 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой Бебель!
Я уже давно не писал тебе, но, во-первых, никаких особых событий, о которых стоило бы обменяться мнениями, не было, а во-вторых, мне пришлось столь основательно потрудиться над рукописью перевода «Капитала», что в течение примерно двух с половиной месяцев я был вынужден принципиально отказаться буквально от всякой переписки, кроме совершенно неотложной. Теперь я закончил эту работу, остались только весьма трудоемкие корректуры, которые настигают меня и здесь, у моря. Наконец я могу наверстать упущенное, тем более, что произошло кое-что, о чем стоит написать.
Прежде всего о фрейбергском приговоре. Немецкие судьи, и в первую очередь саксонские, по-видимому, все еще не удовлетворены своей собственной подлостью. С ними обстоит дело так же, как во времена Интернационала с Эккариусом, о котором Пфендер как-то сказал: Вы еще не знаете Эккариуса; он хочет стать еще гораздо хуже, чем сейчас. Саксонцы не представляют исключения. Коррупция охватила все официальные органы в Германии, но в небольшом государстве развивается особый вид коррупции. Чиновничество там целиком или наполовину является наследственным, и оно настолько малочисленно и к тому же так ревниво относится к своим кастовым привилегиям, что повсюду - в суде, в полиции, в органах управления, в армии - сплошные братья и родственники, которые поддерживают друг друга и играют друг другу на руку; при этом исчезают все правовые нормы, общепринятые в больших государствах, и самые невероятные вещи становятся возможными. А что в таких случаях возможно, я наблюдал и вне Германии: в Люксембурге, совсем недавно - на острове Джерси, а во времена бонапартистского надувательства - в Швейцарии. И я убежден, что Бисмарк завел бы такие же порядки в любом другом мелком германском государстве, как только двор, возглавляющий разбойничью шайку, перестал бы оказывать ему сопротивление. В крупнейшем из мелких государств, в самой Пруссии, офицерское и чиновничье дворянство образует такую же семейку, способную на любую подлость во имя своих действительных или мнимых кастовых интересов.
В настоящий момент у правящей клики забот полон рот. Со смертью старика Вильгельма для нее наступит период неуверенности и шатаний; поэтому следует заблаговременно создать возможно более прочное, на ее взгляд, положение. Отсюда - внезапная волна бешеных преследований, особенно свирепых вследствие ярости этой клики по поводу того, что вся направленная против нас деятельность не имела до сих пор никакого успеха; отсюда надежда на отдельные выступления, которые дали бы возможность нового усиления закона. Вот почему вам придется отсиживать девять месяцев за решеткой.
Надеюсь, летним путешествием тебе удастся настолько укрепить свое здоровье, что эти девять месяцев на нем не отразятся. Для партии твое вынужденное отсутствие будет большим уроном; правда, смиренные должны будут наконец понять, что вся их кротость не спасает их от тюрьмы, но вряд ли это изменит их натуру, а все то, что затрудняет нашим массам организацию и, следовательно, организованное изъявление их воли, облегчает смиренным их маневр - действовать в качестве подлинных представителей партии. А когда они будут знать, что ты за решеткой, то тем более возомнят о себе невесть что. Тогда многое будет зависеть от Либкнехта, - но сам-то он от кого будет зависеть? Через две недели он приедет сюда и, во всяком случае, наговорит мне с три короба партийных сплетен, то есть столько, сколько сочтет нужным рассказать. В одном ты можешь быть уверен: мое мнение о германском движении в целом и о тактике, которой оно должно следовать, а также об отдельных лицах, включая и самого Либкнехта, останется неизменным. Впрочем, я очень рад тому, что снова с ним увижусь, хотя знаю по опыту, что все мои попытки его убедить будут напрасным трудом, - в лучшем случае он будет считаться с моим мнением в Америке, где и Тусси Эвелинг время от времени будет его одергивать, чтобы удержать на правильном пути. Что же касается финансового успеха поездки, то в нем я несколько сомневаюсь. С тех пор как американское движение стало действительно движением, оно неизбежно и чем дальше, тем больше перестает быть источником денежных средств для Германии. Оно могло быть таковым только, пока являлось чисто академическим. Теперь же, когда англо-американские рабочие встряхнулись и вышли из летаргического состояния, задача заключается в том, чтобы и устно и в печати поддерживать их первые, еще нетвердые шаги, создавать среди них подлинное социалистическое ядро, а на это нужны деньги. Тем не менее на этот раз еще кое-что перепадет.
Это вступление американцев в движение и новый подъем французского движения благодаря трем рабочим депутатам и Деказвилю - вот два всемирно-исторических события этого года. В Америке происходят всякие глупости: тут анархисты, там «Рыцари труда», - но все это пустяки, дело двинулось и будет быстро развиваться. Будет еще немало разочарований - заправилы старых политических партий уже готовятся взять под свою тайную опеку нарождающуюся рабочую партию - и будут допущены грубейшие ошибки, но, несмотря на это, там дело пойдет быстрее, чем где бы то ни было.
Во Франции 108000 голосов, поданных за Роша, показали, что чары радикализма рассеиваются и парижские рабочие начинают - и притом в массовом порядке - отходить от радикалов. Чтобы закрепить этот успех, эту вновь завоеванную позицию, наши добились того, что временная организация, созданная для выборов Роша, превращена в постоянную, и таким образом они стали теоретическими наставниками рабочих, отходящих от радикалов.
Все эти люди именуют себя социалистами, но лишь теперь они на горьком опыте убеждаются в том, что их поблекшие лохмотья, заимствованные у Прудона и Л. Блана, - просто буржуазная и мелкобуржуазная дрянь. Поэтому они становятся достаточно восприимчивыми к теории Маркса. Это результат того, что радикалы наполовину у власти; когда же она перейдет к ним целиком, от них отвернутся все рабочие, и я утверждаю: победа радикализма, то есть поблекшего старого французского социализма, в палате будет означать победу марксизма прежде всего в парижском муниципалитете. О, если бы Маркс мог увидеть, как во Франции и Америке подтверждается его положение, что демократическая республика теперь - не что иное, как поле битвы, на котором разыгрывается решающий бой между буржуазией и пролетариатом!
Здесь, всему, всему наперекор, по-прежнему застой. Нельзя даже сказать, что существует, как во времена Оуэна, социалистическая секта. Сколько голов, столько и сект. У Социалдемократической федерации есть, по крайней мере, программа и известная дисциплина, но нет абсолютно никакой поддержки в массах. Ее лидеры - политические авантюристы самого карьеристского типа, а их газета «Justice» - сплошное безудержное вранье о всемирноисторическом могуществе и значении Федерации. Об этом порой забывает даже милейший Эде и, не вовремя цитируя эту газету, приносит подлинному движению в Англии больше вреда, чем пользы; там, у себя, он вряд ли может понять, в какой мере «Justice» спекулирует здесь на этом. Лига переживает кризис. Моррис - просто чувствительный болтун, воплощенная добрая воля, которая так умилена сама собой, что превращается в злую волю, не желая ничему учиться, - попался в ловушку революционных фраз и стал жертвой анархистов.
Бакс очень даровит и кое-что понимает, но на манер философов состряпал себе свой особый социализм, который принимает за подлинную теорию Маркса, причиняя этим немало бед.
Впрочем, это у него детская болезнь, которая пройдет; жаль только, что этот процесс происходит на глазах у публики. Эвелннг принужден столько работать ради хлеба насущного, что и он не в состоянии много учиться; он - единственный, с кем я встречаюсь регулярно. Но появление «Капитала» на английском языке окажет здесь огромное воздействие.
Однако на этом я должен закончить, чтобы еще сегодня успеть отослать письмо. Теперь 6 ч. 45 м., сейчас подадут чай, а в 8 отправляется последняя почта. Итак, будь здоров, не плати за мое долгое молчание той же монетой и, главное, будь уверен в том, что всякая сплетня, которая могла бы как-то затронуть тебя, отскочит от меня, как от стены.
Твой старый Ф. Э.
Приблизительно до 28-го я наверняка останусь здесь; после этого лучше пиши мне в Лондон.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН Истборн, 20 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой Барон!
Возвращаю письмо Дица. Если ты получишь гарантию, что Блос не будет иметь права вставить даже самую малость без твоего предварительного одобрения, то чисто механическую работу можно предоставить ему. В худшем случае ты махнешь на несколько дней в Штутгарт и уладишь дело. Это все же лучше, чем попытка поехать туда на полгода, что через три недели кончилось бы твоей высылкой, и тогда-то у г-на Блоса действительно были бы развязаны руки. Тебе только нужно будет на это время несколько строже осуществлять свой контроль, чтобы Блос, воспользовавшись создавшимся положением, не поместил какой-нибудь дряни.
Само собой разумеется, ты можешь в проспекте упомянуть меня в числе сотрудников; предисловие к английскому переводу «Положения рабочего класса» я тоже охотно предоставлю в твое распоряжение, как только сам его получу. Размер его невелик. Обещать тебе еще что-либо определенное я сейчас не в состоянии, тем более что предприимчивый Шлютер хочет переиздать «Жилищный вопрос», для чего потребуется просмотреть текст и написать предисловие, а также «Ура-патриотов» Боркхейма, для чего я должен написать краткую биографию Боркхейма*. Как видишь, мне не приходится заботиться о работе, - ее для меня находят другие.
Твой план - снять отдельный дом и обставить его - очень разумен, но все же ты, в конце концов, убедишься, что вечерние поезда отходят в Харроу слишком рано, и я посоветовал бы тебе поискать еще где-нибудь. Впрочем, повсюду приблизительно одно и то же.
Внезапное возобновление бешеных преследований явно связано с предстоящей смертью старика Вильгельма. Для господствующей теперь банды с его смертью начнется период неопределенности, и эти господа хотят поэтому, насколько возможно, обеспечить себе твердую позицию, отчасти поставив всех перед совершившимися фактами в области внутренней политики, а отчасти, если удастся, спровоцировав выступления и нагнав еще больше страха на филистеров. Эта банда многое дала бы за то, чтобы и в Берлине произошла такая же катавасия, как с «тасканием угря» в Амстердаме. К этому добавляется еще личная ярость Путкамера, который, как истинный пруссак, каждую собственную неудавшуюся глупую выходку рассматривает как оскорбление другими своей почтенной особы.
Перси, Пумпс и Лили поехали во вторник в Уолмер, близ Дила, к старикам Рошерам и сегодня должны были вернуться, по до сих пор - ни слуху ни духу. Вчера было ужасно душно, пасмурно, туманно; сегодня - великолепная погода. Ним здорова и сердечно кланяется, я присоединяюсь к ней. Надеюсь, что твоя жена хорошо себя чувствует.
Ваш Ф. Э.
Спасибо за Зонненшайна, посылка (в ней то, чего у меня здесь нет) была по ошибке адресована на Риджентс-парк-род; я уже заявил на почте, чтобы мне ее переслали.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЦЮРИХ [Истборн], 20 августа 1886 г.
Дорогой Эде!
Несколько строк, переданных через г-жу Шак, ты, надеюсь, получил. Русские сбавили тон; интриги продолжаются втихомолку и направляются прежде всего против Англии в Азии - в Туркестане и Китае.
Таким образом, опасность войны на этот год устранена. 240000 человек, о которых писал корреспондент «Daily News», едва ли двинутся теперь в поход... Это для твоего сведения.
Картина меняется настолько быстро, что наш брат большей частью запаздывает со своими новостями. Бедный Барон в отчаянии, что ты ему ничего не пишешь.
Твой Ф. Э.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Истборн, 20 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой г-н Шлютер!
Теперь, наконец, дошла очередь и до Вас. Я должен был отказаться от переписки, пока не закончил английскую рукопись.
Итак, прежде всего Ваше письмо от 10 марта.
1) Деньги, посланные на мой текущий счет, наконец, получил и дал двойную расписку.
2) Лексиса прочитал. Он вовсе не дурак, но большой мошенник, и знает это.
3) «Происхождение». Образ действий Дица явился для меня новым доказательством того, насколько самовольно он поступает в деловых вопросах: в дальнейшем я буду иметь это в виду. В общем, дело сошло благополучно, и книга, таким образом, снова поступила в продажу.
4) Обращения Генерального Совета. Имеются ли они у меня все, я смогу узнать лишь тогда, когда мои друзья дадут мне время привести в порядок оставшиеся после Маркса письма и т. д. Таким образом, пока помочь Вам не могу.
5) Рукопись о чартистах будет закончена, как только вернусь в Лондон, после 28-го этого месяца. Относительно сомнительных пунктов у меня будет, вероятно, возможность посоветоваться с нашим старым Гарни, который теперь должен быть в Лондоне. Статья в «Rheinische Jahrbucher» принадлежит Веерту, и Вы можете его назвать.
Открытка от 8/VI. - При случае можете прислать мне письма из литературного наследства Гесса, но в них едва ли содержится что-нибудь, кроме сплетен. Милейший Мозес после 1848 г. отошел от всякого настоящего движения и только некоторое время немножко «лассальянствовал» под руководством Швейцера.
Письмо от 16/VIII. - «Жилищный вопрос» я охотно просмотрю. В общем, вещь эту можно печатать так, как она есть (насколько я могу судить об этом по памяти). Понадобится предисловие в несколько строк.
Новое издание «Ура-патриотов» было бы, конечно, очень желательно. Автор этой вещи - Боркхейм, я напишу к ней его краткую биографию. Но так как эта брошюра, так же как и «Жилищный вопрос», у меня только в одном экземпляре, а к обеим потребуются, вероятно, примечания, то Вы очень обяжете меня, если пришлете мне (в Лондон) еще по одному экземпляру той и другой брошюры.
Прилагаю несколько строк для Эде, которые прошу ему передать.
Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН [Истборн], 23 августа 1886 г.
Так как ты мне писал, что пришлешь в субботу письма и пр., то я хотел тебе только сообщить, что ни в субботу, ни вчера, ни сегодня - в понедельник - до 7 часов вечера ничего не получал, а рассчитывал по меньшей мере на «Sozialdemokrat».
Либкнехт пишет, что, по всей вероятности, приедет на этой неделе. Я приеду на один день в Лондон за ним, предварительно напишу.
Привет твоей жене от Ним и твоего Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН Истборн, 24 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой Каутский!
Сегодня утром твоя лавина писем совершенно раздавила, сокрушила, размозжила и ошарашила меня. Я постараюсь кое-как изловчиться, чтобы ответить на них. Большое спасибо!
Либкнехт пишет мне, что, быть может, завтра же выедет прямо в Лондон через Флиссинген. Я каждый день жду более определенных известий и, как только узнаю дату его приезда, поеду на один день в Лондон и привезу его сюда. Деревянной подставки [Esel] я ему не стал бы покупать - на пароходе он может писать и без нее. Или он намерен все время страдать морской болезнью? Но против морской болезни до сих пор не удалось устоять ни одному ослу.
12-го или 13-го ко мне в Лондон хочет прискакать старый Беккер из Женевы.
К середине сентября обещают быть в Лондоне мамаша Шак и Вишневецкие.
Если к тому же приедут еще Шорлеммер и Лафарги - от Шорлеммера получил 16 августа открытку из Белладжио на озере Комо, - вот будет кутерьма!
Мы останемся здесь до 4 сентября (до субботы на будущей неделе).
Ним и Пумпсы шлют сердечный привет твоей жене и тебе, равно как и твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Истборн, 24 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогая Лаура!
Сегодня утром получил из Лондона твое письмо от 20-го вместе с целой лавиной других писем и газет. Поэтому все, что я могу сегодня сделать, - это послать тебе чек на 15 фунтов.
Старик Беккер пишет, что будет здесь (в Лондоне) с Ван-Колом к 12 сентября.
Графиня Гильом-Шак, которая была здесь всего месяц тому назад, пишет, что будет здесь около 15 сентября с Вишневецкими (муж - русский, жена - янки).
Либкнехт пишет, что может выехать в Лондон завтра. Как только он сообщит мне день своего приезда, я отправлюсь в Лондон повидать Эдуарда и Тусси перед их отъездом и привезти сюда Либкнехта на несколько дней - мы возвращаемся в Лондон 4 сентября.
Рад видеть, что и события во Вьерзоне используются подобно деказвильским.
На днях получена открытка от Шорлеммера из Белладжио на озере Комо.
Привет от Ним, Пумпсов и любящего тебя Ф. Энгельса
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН Истборн, 25 августа 1886 г.
4, Cavendish Place Дорогой Барон!
Твое письмо прибудет в Оффенбах как раз вовремя, потому что Либкнехт выезжает из Борсдорфа только 26-го вечером; значит, 27-го он будет в Оффенбахе и только 29-го днем, в 1 ч. 40 м., выедет из Кёльна, если поедет через Флиссинген, как писал раньше.
Итак, в воскресенье вечером я буду в Лондоне, между 9 и 10 часами, и надеюсь увидеть вас еще в тот же вечер. Либкнехту я предложил тотчас по прибытии приехать ко мне в кебе- чего же ему еще надо?
Ты очень меня обяжешь, если в пятницу вечером посмотришь, нет ли для меня писем, в частности письма от лондонского Юнион-банка, и перешлешь их мне, чтобы я мог в субботу уладить еще кое-какие дела.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОН Истборн, 26 августа 1886 г.
Дорогой Каутский!
Либкнехт прибудет в понедельник на тот вокзал, который ты должен был указать (через Флиссинген), а если
16:11 22.07.2015
, а если не получит твоего письма, то на вокзал Холборн. Ни в каких советах он, следовательно, не нуждается. Если он на вокзале никого не найдет, то приедет ко мне в кебе.
Я приеду в Лондон в субботу пополудни, самое позднее - вечером, постараюсь в 4-5 часов быть на Риджентс-парк-род. В воскресенье у меня, вероятно, будет Гарни. Подробности при встрече. Если в пятницу ты найдешь у меня письмо от Юнион-банка и сможешь отослать его до 5 ч. 30 м., это будет очень хорошо; в противном случае оставь его до моего приезда, как и все остальное, это не к спеху.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 6 сентября 1886 г.
Перевод «Капитала» выйдет у У. Суона Зонненшайна, Лаури и К°, Paternoster Square, London. 23 листа уже отпечатаны, и вся рукопись в типографии. К сожалению, я нигде не мог найти статью, о которой идет речь, а то мог бы сообщить тебе, вероятно, еще более подробные сведения. Либкнехта ты, по всей вероятности, увидишь еще до получения этого письма, он уехал позавчера на пароходе «Сервиа». Как только справлюсь с самой неотложной работой - еще на этой неделе, - напишу подробно.
Твой Ф. Э.
ИЗДАТЕЛЬСТВУ Ф. Г. НЕСТЛЕР И МЕЛЛЕ В ГАМБУРГ [Черновик] [Лондон, около 11 сентября 1886 г.]
Милостивые государи!
Содержащиеся в Вашем письме от 9 сентября обвинения я должен отвергнуть самым решительным образом.
Даже если бы Каутский, а благодаря ему и Диц, пришли к мысли составить подобный сборник отрывков лишь в результате сделанного Вами мне предложения, у Вас не было бы основания для претензий, так как в своей открытке от 15 мая Вы сообщали мне: «Мы должны прямо признать, что не осуществим своей идеи без Вашего участия».
Так как Вы отказались, то они безусловно имели право взяться за это дело. И мне совершенно непонятно, почему я мог тут заслужить какой-либо упрек.
Но к тому же вышеприведенное предположение вообще неверно. Необходимость в издании такого рода сборника уже в течение ряда лет обсуждается в социалистических кругах, и осуществление этого плана в той или иной мере уже не раз подготовлялось. Мне известно, в частности, что Диц уже с самого основания своего предприятия носится с этой идеей. Когда я говорил с Каутским относительно Вашего предложения, одной из причин его отказа было то, что он уже состоит в переписке с Дицем по поводу совершенно аналогичного плана и что в этом вопросе он уже настолько связан с ним, что вынужден отклонить любое подобное предложение, исходящее от других лиц. В своем ответе я, насколько мог, дал Вам это понять; сказать больше я не имел права. Фактически к тому времени, когда Вы мне написали, дело продвинулось настолько, что Каутский уже несколько недель был занят подготовкой первых выпусков (о Марксе) и, следовательно, не нуждался ни в каком толчке с Вашей стороны.
То, что Диц дал объявление именно теперь, также отнюдь не является результатом сообщения, сделанного Вами мне, о котором Диц, насколько мне известно, даже и не знает. Это лишь результат того, что Диц вследствие фрейбергского приговора вынужден настолько продвинуть целый ряд предпринятых им работ, чтобы их можно было продолжать и без его наблюдения во время его шестимесячного заключения.
В деловой жизни я привык выслушивать такого рода поспешные упреки, основанные на недостаточной информации. Это один из тех немецких мещанских обычаев, из-за которых немцам почти никогда не удается играть в деловом мире действительно крупную роль. Должен, однако, признаться, что меня несколько удивляют подобного рода поступки со стороны фирмы, обладающей такой репутацией, как Ваша.
С почтением
23:52 22.07.2015
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БОРСДОРФ Лондон, 13-14 сентября 1886 г.
Дорогой Бебель!
Во всей болгарской и восточной истории меня поражает то, что русские только теперь обнаружили, - Маркс уже в 1870 г. сообщил об этом Интернационалу, - а именно, что благодаря аннексии Эльзаса и т. д. они стали арбитром Европы. Единственное возможное объяснение этого состоит в том, что со времени войны повсюду (в России в 1874 г.) была введена прусская военная система [Landwehrsystem], а при этой системе требуется 10-12 лет, чтобы создать соответствующую сильную армию. Теперь такая армия есть также в России и во Франции; следовательно, теперь можно начинать. И именно поэтому русская армия, ядро панславизма, оказывает теперь такое сильное давление на правительство, что царь вынужден преодолеть свою антипатию к французской республике и либо заключить с ней союз, либо добиться согласия Бисмарка на русскую восточную политику, - только эти два пути у него и остались. Перед Бисмарком и Вильгельмом стояла следующая альтернатива: либо дать России отпор и тогда оказаться или перед перспективой франко-русского союза и мировой войны, или перед неизбежностью русской революции в результате союза панславистов и нигилистов; либо же уступить России, то есть предать Австрию. Что Бисмарк и Вильгельм не могли действовать иначе, чем они действовали, кажется мне с их точки зрения ясным, и огромный шаг вперед заключается в том, что несовместимость интересов Гогенцоллернов с интересами Германии обнаруживается теперь с неопровержимой ясностью. Германская империя оказалась в смертельной опасности из-за своей прусской основы.
До поры до времени, - пожалуй, до конца зимы, - всю эту историю удастся как-нибудь замазать, но у панславистов аппетит приходит с едой, а такая благоприятная возможность, как теперь, им больше никогда не представится. Коль скоро русским удастся занять Болгарию, они двинутся и на Константинополь, если только их не остановит какое-нибудь непреодолимое препятствие, - например, германо-австро-английский союз. Отсюда вопли Бисмарка о необходимости активной антирусской политики Англии, почти ежедневно по его указке звучащие теперь в «Standard», - Англия, мол, должна предотвратить мировую войну.
Во всяком случае, противоречия между Австрией и Россией на Балканском полуострове настолько обостряются, что война становится более вероятной, чем сохранение мира. А тогда локализация войны станет невозможной. Но что из этого выйдет - кто останется победителем, - предсказать нельзя.
Германская армия - безусловно лучшая и обладает лучшим командованием, но она лишь одна из многих армий. Силу австрийцев трудно учесть и в военной области (как численность войск, так и в особенности командование); они всегда умудрялись терпеть поражения, располагая лучшими солдатами. Русские, как всегда, обольщаются относительно своих огромных - на бумаге - сил; они чрезвычайно слабы при наступлении, но сильны при обороне собственной страны. Их наиболее уязвимое место, кроме высшего командования, - недостаток способных офицеров для командования огромными массами; страна не производит такого количества образованных людей. Турки - отличные солдаты, но высшее командование у них всегда жалкое, если не продажное. Французы же, поскольку они слишком развиты политически, чтобы терпеть у себя такой институт, как вольноопределяющиеся- одногодичники, и поскольку французский буржуа (лично) совершенно лишен воинственности, - тоже испытывают недостаток в офицерах. Наконец, ни у кого, кроме немцев, новая система еще не подвергалась испытанию. Таким образом, все эти величины-как по количеству, так и по качеству - очень трудно учесть. Об итальянцах можно с уверенностью сказать, что при равной численности они будут разбиты любой другой армией. Но как будут группироваться эти величины в мировой войне друг с другом или друг против друга, - это тоже невозможно сказать заранее. Удельный вес Англии - как ее флота, так и ее колоссальных вспомогательных ресурсов - будет расти по мере продолжения войны, и если вначале она будет держать своих солдат в резерве, то в конце концов английский корпус в 60000 человек может решить исход дела.
Все эти расчеты предполагают, что внутри отдельных стран все останется по-старому. Но во Франции война может поставить у власти революционные элементы, а в Германии поражение или смерть старика может вызвать резкое изменение всей системы, а это может вновь привести к перегруппировке воюющих держав. Словом, в перспективе хаос с одним лишь несомненным результатом: массовая бойня в неслыханном доныне масштабе, истощение всей Европы в неслыханной доныне степени и, в конце концов, крушение всей старой системы.
Непосредственный успех могла бы нам принести только революция во Франции, которая предоставила бы французам роль освободителей европейского пролетариата. Не знаю, был ли бы этот исход наилучшим для европейских рабочих; идеальный французский шовинизм достиг бы тогда неимоверных размеров. Резкий поворот в Германии под влиянием поражения мог бы быть полезен только, если бы он привел к миру с Францией. Наиболее благоприятным исходом была бы русская революция, но на нее можно рассчитывать только после очень тяжелых поражений русской армии.
Несомненно одно - война на первых порах отбросила бы во всей Европе наше движение назад, а во многих странах и вовсе разрушила бы его и разнуздала бы шовинизм и национальную вражду; среди многих неопределенных возможных последствий войны нам будет гарантировано одно: поело войны нам пришлось бы начать сначала, зато на неизмеримо более благоприятной почве, чем даже теперь.
Будет ли война или нет, во всяком случае достигнуто то, что немецкого филистера заставили проснуться, и он, наконец, будет снова вынужден активно вмешаться в политику. Так как между социалистической республикой, которая будет нашей первой ступенью, и современным прусским бонапартизмом на полуфеодальной основе придется пройти еще много промежуточных ступеней, то нам может быть только на руку, если германский буржуа будет, наконец, вновь вынужден выполнить свой политический долг и стать в оппозицию к нынешней системе, чтобы дело хоть немного двинулось вперед. Вот почему я с таким нетерпением жду новой сессии рейхстага. Так как я не получаю теперь ни одной немецкой газеты, ты оказал бы мне большую услугу, если бы время от времени присылал мне немецкие газеты с отчетами о важных заседаниях, в особенности по вопросам внешней политики.
Либкнехт также много говорил о возмущении, вызванном в Германии пресмыкательством Бисмарка перед русскими. Он пробыл несколько дней у меня в Истборне, на взморье, и был настроен очень оптимистически - у него, по обыкновению, «все идет великолепно».
Так как господа из правого крыла уже не делают больше сколько-нибудь значительных пакостей и должны были сбавить тон, то Либкнехт мог снова высказываться весьма революционно и по возможности разыгрывать из себя самого решительного из всех. Я дал ему достаточно ясно понять, что знаю об этой истории больше, чем он, быть может, хотел бы, но так как он был на вполне правильном пути, то не было ни малейшего повода держать себя с ним иначе, как с полнейшей сердечностью. Что он тебе писал о наших с ним разговорах, я не знаю и поэтому не могу себя считать за это ответственным.
14 сентября Меня опять прервали, но я постараюсь закончить к вечерней почте, чтобы ты получил письмо не позднее, чем в четверг утром. Венгерский ландтаг тоже собирается на днях, там будет немало разговоров о болгарской истории. Наиболее выгодным для нас было бы мирное или насильственное оттеснение России, - тогда революция была бы там обеспечена. Панслависты приняли бы в ней участие, но на следующий же день их оставили бы в дураках.
Именно по этому поводу Маркс всегда высказывался с наибольшей уверенностью, а я не знаю никого, кто бы так хорошо, как он, знал Россию, ее внутреннее и внешнее положение;
Маркс утверждал, что как только рухнет старая система в России - безразлично, благодаря кому - и будет созвано представительное собрание - все равно, какое, - будет положен конец русской завоевательной политике, так как тогда внутренние вопросы подчинят себе все остальное. А воздействие, которое окажет на Европу падение этой последней цитадели реакции, будет огромным; в первую очередь почувствуем это мы в Германии.
Пароход Либкнехта вчера в 3 часа утра прибыл в Нью-Йорк, Эвелинги приехали туда на несколько дней раньше. Если там такая же жара, как здесь, - в 4 часа пополудни у меня в комнате 25° по Цельсию, - то им придется немало попотеть, произнося свои речи.
Во Франции дела по-прежнему идут отлично. Испытанную в Деказвиле агитационную схему повторяют теперь во Вьерзоне в связи с тамошней стачкой. Вайян, который оттуда родом, играет там первую скрипку. В Париже радикалыработают на нас, как в Германии Бисмарк. Они глубоко увязли со своими мошенническими биржевыми обществами, и Клемансо, который сам в этом не нуждается, все же слишком тесно связался с такого рода публикой, чтобы иметь возможность остаться совершенно в стороне от этой истории. Таким образом, все больше углубляется пропасть между ним и рабочими, до сих пор примыкавшими к радикалам, и то, что он теряет, выигрываем мы; наши действуют весьма искусно, и я поражен той дисциплиной, которую проявляют французы. Именно этого-то им и не хватало, и этому они теперь учатся, но на основе подлинно революционной традиции, которая во Франции сама собой подразумевается; там понятия не имеют обо всех мещанских сомнениях, обуревающих наших Гейзеров и Фиреков. Даже при голосовании по спискам мы достигнем во Франции в следующий раз значительных успехов.
И именно потому, что все идет так блестяще и там, и в Германии, и несколько лет спокойного внутреннего развития с помощью неизбежных при этом событий в огромной мере помогли бы нам продвинуться вперед, - именно поэтому я не могу желать мировой войны; но какое до этого дело истории? Она идет своей дорогой, и мы должны принимать ее такой, как она есть.
Одному вы можете поучиться у французов. Уже 50 лет там у всех революционеров существует правило: обвиняемый отказывается давать следователю какие бы то ни было показания. Следователь имеет право спрашивать, а обвиняемый имеет право не отвечать, не возводить обвинений на самого себя и на своих товарищей. Раз и навсегда принято, что всякий отход от этого правила рассматривается как полуизмена, и оно дает огромную выгоду во всех процессах. Зато потом, во время публичного разбирательства дела, руки развязаны.
Ведь на предварительном следствии протоколы составляются так, что показания фальсифицируют, а затем всяческими приемами подсовывают обвиняемым для подписи. Подумайтека об этом.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 13 сентября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Вот мы опять в Лондоне - и то же самое снова и снова, дела всякого рода. На прошлой неделе мне пришлось просмотреть сделанное Каутским немецкое изложение «Капитала», а оно очень нуждалось в этом. Две другие рукописи лежат у меня в письменном столе уже более полугода. Надеюсь разделаться с ними на этой неделе. К счастью для меня, корректурные листы приходили с большими промежутками, иначе отдых мой прошел бы плохо. Во всяком случае, теперь я совершенно прекращу работу такого рода, иначе никогда не доберусь до своего главного дела.
Пароход Тусси и Эдуарда, «Сити оф Чикаго», прибыл в Нью-Йорк 10-го, а пароход Либкнехта, «Сервиа», тоже должен теперь уже быть там, так как отплыл он 4 сентября. Им предстоит трудная задача - путешествовать и произносить речи. Либкнехт провел с нами в Истборне четыре дня, он здорово разжирел, и ему нелегко таскать перед собой свое толстое пузо. Янки, без сомнения, сбавят ему вес. Вообще же он был очень весел и самоуверен как обычно: «все идет великолепно».
Я писал тебе, что около 18 августа получил от Шорлеммера открытку с озера Комо, с тех пор от него ничего не было. Во всяком случае, теперь он вскоре должен появиться в Париже, откуда поклялся привезти в Лондон тебя, а если возможно, и Поля. От души надеюсь, что ему это удастся. Ним уже ломает голову над некоторыми необходимыми приготовлениями, которые, в сущности, не потребуют больших усилий. Надеюсь, что процесс не помешает Полю приехать. Если это может служить для него приманкой, то старая лавка, где он любит покупать кальсоны по 1 шилл. 6 пенсов за пару, еще существует. А если он не сможет уехать, то уж ты, конечно, обязана устроить себе отдых и снова повидать своих старых друзей в Лондоне. Помнишь слова Мейера: «Когда она входит в комнату, то как будто восходит солнце», - сделай же так, чтобы солнце снова взошло над Лондоном!
Ним в Истборне сфотографировалась. Вышло очень удачно, и фотографии оплачены, именно поэтому, вероятно, они еще не присланы.
Поблагодари, пожалуйста, Поля за письмо о виноделии - оно не только подтвердило, но и дополнило то, что я слышал из других источников. Очень приятно узнать, что в нынешние последние дни капиталистического производства филоксера опустошила Шато Лафит, Лагранж и другие крупные виноградники, так как мы, умеющие ценить производимые там вина, ими не пользуемся, а евреи и выскочки, которым они достаются, не знают им цены. И если, таким образом, эти виноградники не выполняют более свою миссию, то пусть они будут опустошены; наши преемники быстро восстановят их, когда они понадобятся для больших народных празднеств.
То, что говорил Мавр в воззвании к Интернационалу в 1870 г., - что аннексия Эльзаса и т. д. сделала Россию арбитром Европы, - теперь, наконец, становится очевидным. Бисмарку пришлось полностью отступить, и воля России должна быть выполнена. Рассеялась мечта о Германской империи, страже европейского мира, без разрешения которой не раздастся ни один пушечный выстрел, и немецкий филистер обнаруживает, что он в такой же мере раб царя, как в те времена, когда Пруссия была «пятой спицей в европейской колеснице». И теперь он нападает на Бисмарка, который, в конце концов, делает только то, что вынужден делать. Ярость в Германии велика, не только среди филистеров, но и в армии. Либкнехт говорит, что с 1866 г. не было такого возмущения действиями правительства. Но на этом дело не кончится. Если начнется второй акт балканской драмы, то вспыхнет война между Россией и Австрией, а тогда - будь, что будет! - пожар может охватить всю Европу. Я, пожалуй, сожалел бы об этом - несомненно, это будет последняя война и, несомненно, она, как и все остальное, должна в конечном счете обернуться нам на пользу. Но такая война может в конце концов задержать нашу победу, и другой путь вернее. Впрочем, вряд ли существует иной путь, кроме революции в России, а пока Александр идет на поводу у панславистов, это весьма маловероятно. В самом деле, решающим доводом Гирса при переговорах с Бисмарком было следующее: мы находимся между панславистами и нигилистами; если мы сохраним мир, то они объединятся, и дворцовый переворот станет совершившимся фактом, - значит, мы должны идти вперед, на Константинополь, и это будет меньшим злом для вас, Бисмарка и Вильгельма, чем русская революция. Нынешней зимой дело решится, а значится обязан подготовить III том к весне.
За последнее время у меня несколько раз был Бакс и однажды - Моррис. Бакс видит, в какой тупик он сам себя завел; он выбрался бы из этого тупика, если бы мог сделать это без прямого отречения, и, несомненно, он найдет тот или иной выход. Моррис - настоящий социалист сентиментальной окраски (sentimental so..al.st], его легко было бы направлять, если встречаться с ним регулярно раза два в неделю, - но у кого же есть на это время? А если бросить его на месяц, то он наверняка опять запутается. Да и стоит ли он всех этих хлопот, даже если иметь на это время? Тем временем Гайндман все более укрепляет свои позиции, ибо у него есть определенная программа и определенная линия политического действия, а Моррис, по-видимому, возражает и против того, и против другого; его идеал - дискуссионный клуб, объединяющий все оттенки. Во всей этой путанице я жду помощи главным образом от английского издания «Капитала». 23 листа напечатаны и выправлены, но с типографией что-то случилось, я не получаю новых корректурных листов и не могу ничего узнать, так как Зонненшайн уехал отдыхать и никто не может или не хочет сказать, в чем загвоздка.
Сегодня великолепная погода - надеюсь, что она продлится, пока ты приедешь.
Любящий тебя Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 16-17 сентября 1886 г.
Дорогой Зорге!
С трудом вырвал часок, чтобы написать тебе. После того как корректура (тройная) перевода «Капитала» неделями держала меня в таком напряжении, что я не мог взяться ни за что другое, теперь она прибывает толстенными пачками. Каждую неделю нужно сдавать 6 листов (то есть просматривать по 18 листов в неделю), и в течение месяца все должно быть закончено. Посмотрим, как это получится. А для меня начинается горячая пора, так как завтра приезжает ко мне в гости старик Беккер из Женевы, а на той неделе Шорлеммер и, вероятно, Лафарги. Кроме того, сюда собираются еще и другие гости из Швейцарии. И если я сегодня не напишу письма, то знаю, что позже мне это уже не удастся.
Большое спасибо за твои хлопоты по поводу интервьюера. Это был последний. Теперь, после того как он не сдержал слова, у меня есть предлог гнать их всех в шею, если только мы сами не заинтересованы в том, чтобы наговорить чего-нибудь подобному лгуну. Ты прав, в общем мне не на что жаловаться: этот человек старается по крайней мере быть порядочным в личном отношении, а в его глупости повинен не он, а американская буржуазия.
В Нью-Йорке партией заправляет, кажется, настоящая банда, а «So..al.st» является образцом того, какой не должна быть газета. Но и статьи Дицгена об анархистах я не могу одобрить. У него очень своеобразная манера действовать. Если кто-нибудь придерживается несколько узкого взгляда на какой-либо вопрос, то Дицген изо всех сил - и часто чрезмерно - старается подчеркнуть, что вопрос этот имеет и другую сторону. Но теперь, поскольку нью-йоркцы ведут себя гнусно, он внезапно переходит на сторону противников и хочет представить всех нас анархистами. В данный момент это, может быть, и простительно, но в решающую минуту ему все же не следовало бы забывать всю свою диалектику. Впрочем, он, вероятно, уже давно переболел этим и снова вошел в надлежащую колею; за него я не боюсь.
В такой самобытной стране, как Америка, которая развивалась по чисто буржуазному пути, без всякого феодального прошлого, но при этом без разбора переняла от Англии целый ворох унаследованных от феодальной эпохи идеологических пережитков - таких, как английское обычное право, религия, сектантство; в стране, где потребность в практической деятельности и концентрации капитала привела ко всеобщему пренебрежению всякой теорией, от которого лишь теперь начинают освобождаться наиболее образованные слои интеллигенции, - в такой стране люди смогут уяснить себе собственные общественные интересы, только делая один промах за другим. Этого не избегнут и рабочие; путаница в рядах тредюнионов, социалистов, «Рыцарей труда» и т. д. будет еще некоторое время продолжаться, и только вред, который они себе наносят, заставит их поумнеть. Но главное то, что они пришли в движение, что дело вообще пошло вперед, лед тронулся, и теперь все пойдет быстро - быстрее, чем где бы то ни было, хотя и своим особым путем, который с теоретической точки зрения может показаться почти бессмысленным.
Твое письмо пришло слишком поздно, так что я не успел переговорить с Эвелингом относительно Брукса. Я видел Эвелинга всего лишь несколько часов 30 августа, а твое письмо оставил в Истборне. Во всяком случае, с тех пор ты уже повидал его в Нью-Йорке, так же как и Либкнехта.
Твой Адольф, по-видимому, снова разошелся со своим компаньоном, агентом в Рочестере; надеюсь, он при этом не потерпел убытка, как это может в таком деле случиться со всяким.
На днях пошлю тебе недостающие номера «To-Day», как только сам их получу, а также «Commonweal». Выписывать их непосредственно невозможно. Французские газеты я буду тебе посылать по мере получения их из Парижа; из Истборна я отправил тебе несколько номеров. «So..al..ste», однако, ты мог бы получать оттуда; адрес редакции и экспедиции - 17, rue du Croissant, Paris; газета еженедельная. Подписная плата за границу - 4 фр. за полугодие, с пересылкой. Сам я получаю ее очень неаккуратно, приходится часто напоминать, а мне нужно ее сохранять для справок.
Посылаю также несколько лишних корректурных листов перевода «Капитала», чтобы показать тебе, что дело подвигается, и чтобы ты имел представление, как выглядит этот перевод.
Надеюсь, что здоровье твое улучшается; я на вид еще довольно бодр, но из-за одного органического дефекта у меня уже три года - время от времени довольно сильно, а постоянно немного - стеснены движения, так что к военной службе я, к сожалению, уже не годен.
Как только перевод будет готов, я должен буду прежде всего отделаться от навязанных мне второстепенных работ - редактирования произведений других авторов, в особенности переводов, - и не позволять взваливать на себя какие бы то ни было новые работы, чтобы снова взяться за третий том. Он уже полностью переписан под мою диктовку, но потребует еще добрых полгода напряженной работы. Этот проклятый английский перевод стоил мне почти целого года труда. Но это было абсолютно необходимо, и я об этом не жалею.
17 сентября Листы отослал вчера, номера «Commonw..al» до 18 сентября пошлю сегодня, a «To-Day» мне еще сначала придется подобрать.
Здесь движение остается, с одной стороны, в руках авантюристов (Демократическая федерация), а с другой - в руках фантазеров и социалистов сен..ментальной окраски (Социалистическая лига); массы еще в стороне, хотя начало движения заметно и здесь. Но пройдет еще некоторое время, пока массы начнут действовать, и это хорошо, потому что нужно время, пока успеют развиться настоящие вожди.
В Германии, думаю, вновь начнется, наконец, известное движение в рядах буржуазии, трусливая неподвижность которой становится вредной для нас. С одной стороны, предстоящая в недалеком будущем смена монарха все расшатает; с другой стороны, коленопреклонение Бисмарка перед царем расшевелит даже самых сонных тюфяков. Во Франции дела идут великолепно. Люди учатся дисциплине: в провинции - на опыте стачек, в Париже - на опыте оппозиции против радикалов.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
15:13 23.07.2015
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО [Отрывок] [Лондон], 17 сентября 1886 г.
... [Благодарю] Вас за то большое терпение, которое Вы [проявили по отношению ко мне] в связи с тем, что я задержал Вашу рукопись. Как только английский перевод «Капитала» будет готов - надеюсь, в октябре, - Ваша рукопись будет первой работой, за которую я примусь. Календарь разыскал и дополню недостающие места.
Искренне Ваш Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 24 сентября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Предполагаю, что в настоящий момент ты находишься в суде присяжных, где слушается дело Поля. Надеюсь, оно кончится оправданием. Тем временем у меня есть кое-какие приятные новости для тебя. Мейснер прислал сегодня утром отчет о продаже книг за последнее время, в итоге имеется прибыль в 2600 марок или около 130 ф. ст. для нас, после вычета всех расходов по второму тому. Итак, твоя доля будет свыше 40 фунтов стерлингов. Я просил его переслать деньги почтой, и как только получу их, пошлю тебе чек на твою долю. Было продано 320 экземпляров первого тома и 1260 - второго.
Английское издание вряд ли выйдет до Нового года. Похоже на то, что у Зонненшайна есть более срочные вещи, и притом в той же самой типографии, которая задержала печатание нашей книги. Дело двигается, но довольно медленно.
Получил от Тусси письмо, написанное по приезде в Нью-Йорк; путешествие было для нее очень приятным, но ее несколько разочаровали живые американские буржуа, которых она встретила на пароходе. Это до некоторой степени охладило ее энтузиазм в отношении Америки, но подготовило к реальностям американской жизни.
Старый Беккер провел со мной прошлую неделю. Он очень весел, но слабеет физически.
В следующий вторник уезжает в Париж и надеется увидеть вас там. Он чудесный старик - семьдесят восемь лет и все еще не отстает от движения!
От Шорлеммера нет известий. Что слышно о твоей поездке в Лондон? Ты сможешь принять решение, если это будет еще нужно, после сегодняшнего приговора. Но даже если Поль должен будет снова отправиться в Пелажи, это не произойдет так срочно; конечно, ему разрешат задержаться на несколько недель, и вы сможете вместе приехать ненадолго сюда.
Всегда любящий тебя Ф. Энгельс
НАТАЛИИ ЛИБКНЕХТ В БОРСДОРФ Лондон, 25 сентября 1886 г.
122, Regent`s Park Road
Дорогая г-жа Либкнехт!
По поручению Либкнехта посылаю Вам кредитный билет Рейхсбанка на 100 марок за № 1236179d, Берлин, 3 сентября 1883 г., оставленный им у меня перед отъездом. Кроме того, он позволил мне надеяться, что Вы, быть может, приедете сюда в декабре и встретитесь с ним у меня. Мы все были бы очень рады, если бы это осуществилось; надеюсь, что Вам понравилось бы у меня и Вы почувствовали бы себя в моем доме, как в своем собственном.
Судя по тому, что мы до сих пор слышали, поездка наших друзей весьма успешна.
Сердечный привет Вам и Вашим детям.
Преданный Вам Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 2 октября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Чтобы начать с начала, прилагаю чек на 42 ф. 13 шилл. 4 п., то есть треть переведенных Мейснером 128 фунтов стерлингов; надеюсь, ты благополучно получишь его и обратишь в наличные деньги.
Жаль, что у тебя нет возможности приехать именно сейчас, пока погода хороша, но если уж ты испытываешь такую тоску по родным лондонским туманам и по нашей прекрасной зиме, то твое желание можно удовлетворить. Ним обязуется устроить тебя в любой момент, на рождество или в иное время, а если у нас одновременно будут другие гости, то она обязуется устроить и их. Итак, все решено, и на сей раз нас не постигнет разочарование.
Посылаю также 2 номера «Volkszeitung», которые прошу вернуть, так как они принадлежат Эдуарду и он рассчитывает по возвращении найти их здесь (пока он отсутствует, его газеты и т. д. пересылаются мне). Из них ты увидишь, что казацкая республика - Маврово решение альтернативы Наполеона: либо республика, либо казаки - процветает в Нью- Йорке столь же пышно, как и в Париже. Па их счастье первая попытка запугивания произошла так скоро и была выполнена столь неуклюже.
Боюсь, что Поль преувеличивает значение парижского приговора как признака восприимчивости промышленной буржуазии к социалистическим идеям. Борьба между ростовщиком и промышленным капиталистом - это борьба внутри самой буржуазии, и хотя, несомненно, угроза неизбежной экспроприации в пользу биржевиков толкнет в нашу сторону известное число мелких буржуа, мы, однако, никак не можем надеяться перетянуть их массу на свою сторону. Более этого, это нежелательно, так как они приносят с собой свои узкоклассовые предрассудки. В Германии у нас таких элементов слишком много, они-то и составляют балласт, который мешает движению партии вперед. Участью мелкой буржуазии в целом всегда будет - находиться в колеблющемся состоянии между двумя большими классами, причем одна часть ее будет сокрушена централизацией капитала, а другая - победой пролетариата. В решающий день мелкие буржуа будут, как обычно, беспомощно шататься и кол#####ся предоставив события их естественному течению, а большего нам и не нужно. Даже если они и придут к нашим взглядам, то скажут: конечно, коммунизм - это окончательный выход, но до этого еще далеко, он будет осуществлен, может быть, через 100 лет; иными словами: мы не собираемся трудиться ради его осуществления ни при своей жизни, ни при жизни наших детей. Таков наш опыт в Германии.
Как бы то ни было, приговор является большой победой и означает решительный шаг вперед. Буржуазия, с того момента как оказалась лицом к лицу с сознательным и организованным пролетариатом, запутывается в безнадежных противоречиях между своими либеральными и демократическими общими тенденциями, с одной стороны, и репрессиями, которых требует оборонительная борьба с пролетариатом, - с другой. Трусливая буржуазия, вроде германской и русской, приносит свои общие классовые тенденции в жертву кратковременным преимуществам, которые дает грубое подавление. Но буржуазии, имеющей собственную революционную историю, например, английской и, в особенности, французской, это не так легко делать. Отсюда та борьба внутри самой буржуазии, которая, несмотря на обращение время от времени к методам насилия и подавления, в целом движет ее вперед; пример - различные избирательные реформы Гладстона в Англии и успех радикализма во Франции. Этот приговор - новый этап. И таким образом, буржуазия, работая на себя, работает на нас.
А теперь я вынужден закончить. Хочу послать это письмо заказным и должен еще написать Тусси с первой почтой.
Любящий тебя Ф. Энгельс
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В ЛЕЙПЦИГ Лондон, 8 октября 1886 г.
Дорогой Бебель!
Причина того, что я пишу тебе сегодня, связана с моими беседами со стариком Иоганном Филиппом Беккером, который гостил у меня тут десять дней и теперь, вероятно, вернулся через Париж (где он неожиданно узнал о смерти жившей там дочери!) в Женеву. Я был очень рад еще раз вновь увидеть этого старого богатыря, хотя и состарившегося физически, по все еще веселого и готового к борьбе. Это фигура из нашей рейнско-франкской саги, воплощенная в «Песне о Нибелунгах», - вылитый скрипач Фолькер.
Я давно уже предлагал ему написать свои воспоминания о пережитом, а теперь узнал от него, что и ты, и другие тоже побуждали его к этому, да и сам он очень хочет этого и даже не раз начинал писать, но опубликованные отрывки не встретили подлинного одобрения (так было в «Neue Welt», куда он несколько лет тому назад послал ряд чудесных вещиц, но их признали недостаточно «новеллистическими», как ему сообщил через Моттелера Либкнехт). Еще большей помехой для него была необходимость зарабатывать на жизнь корреспонденциями в Вену, за которые он получает по 25 франков в неделю. Для этого ему приходится прочитывать множество газет и журналов, а так как после его парижского изобретательства и взрыва у него ослабело зрение, то уже одно это выше его сил. Ну, и я обещал ему сначала списаться по этому поводу с тобой и с Эде.
Мне кажется, что партия обязана, поскольку ей позволяют средства, - а это так, судя по словам Либкнехта и сообщениям из Цюриха, - обеспечить этого старого ветерана, по крайней море частично, за счет своего пенсионного фонда и не допустить, чтобы он из-за 25 франков в неделю доработался до слепоты. Беккер получает от Ван-Кола ежемесячно 25 франков, от одного базельского друга - столько же, и я тоже обязался высылать ему каждые три месяца по 5 фунтов (125 франков); в общей сложности это составляет 1100 франков в год. Относительно сумм, посылаемых двумя другими лицами, я могу и ошибаться - быть может, каждая из них составляет лишь 20 франков; тогда общая сумма была бы 980 франков.
Таким образом, сумма, которую партии пришлось бы добавлять, окажется не очень большой, и ее, вероятно, легко было бы собрать по частной подписке, так что партийная касса служила бы лишь посредником в ее выплате. Величину нужной суммы Эде мог бы лучше всего определить вместе с самим стариком.
Если бы это было сделано, он получил бы досуг для того, чтобы написать или продиктовать свои воспоминания, в высшей степени важные для истории революционного движения в Германии, следовательно для предыстории, а с 1860 г. частично и для самой истории нашей партии и, таким образом, дать «Народной книготорговле» весьма ценную и ходкую книгу. Я считаю эту работу очень нужной, ибо иначе старый Беккер унесет с собой в могилу целую массу ценнейшего исторического материала, либо же, в лучшем случае, эти факты сохранятся в памяти наших противников и полупротивников, вульгарных демократов и т. п. или будут изложены ими. К тому же старик играл весьма значительную политическую и военную роль. В кампании 1849 г. он был единственным командиром, действительно вышедшим из народа, и своей доморощенной стратегией и тактикой, усвоенной в швейцарской армии, сделал больше, чем все эти баденские и прусские офицеры, и притом твердо придерживался правильной политической линии. Он вообще прирожденный народный полководец, обладающий изумительным присутствием духа и редкостным искусством руководить необученными войсками.
Собственно говоря, я собирался сначала написать Эде об издательской стороне дела, потому что, получив от него ответ, я о многом мог бы говорить определеннее, но проклятый фрейбергский приговор может каждую минуту спутать все карты, и поэтому я обращаюсь сразу к тебе. Если это дело тебя интересует, то сообщи, к кому мне во время твоего пребывания на казенных харчах следует обратиться, чтобы двинуть его дальше; к Либкнехту старик питает некоторое недоверие, да и я не считаю его подходящим человеком, хотя и переговорю с ним, когда он вернется; но уже в силу его отсутствия кто-нибудь другой должен был бы уже теперь взять это дело в свои руки.
Кончаю, чтобы письмо ушло еще сегодня. Я не прощу судьям, что приговор лишил меня твоего посещения, а тебя - поездки в Париж. Зато будущим летом тебе, возможно, удастся приехать сюда перед выборами и съездить со мной на взморье, чтобы укрепить свое здоровье перед кампанией. Можно ли будет тем или иным способом поддерживать с тобой связь во время твоего заключения?
Либкнехта и Эвелингов англо-американская печать приняла довольно прилично, даже сверх ожидания.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЦЮРИХ Лондон, 9 октября 1886 г.
Дорогой Эде!
Прочитав с некоторым удивлением 3 страницы твоих глубокомысленных рассуждений - с удивлением, ибо не понимал, к чему же все это ведет, - я не мог удержаться от смеха, когда добрался наконец до сути дела и понял, что все это должно было служить объяснением твоей женитьбы, которая абсолютно ни в каком объяснении не нуждается. Если бы все пролетарии были так щепетильны, то пролетариат вымер бы или размножался бы только с помощью внебрачных детей, а к этому способу, как к массовому явлению, мы придем, вероятно, лишь тогда, когда уже не будет никакого пролетариата. Итак, от души поздравляю тебя с тем, что ты преодолел, наконец, свои тяжелые сомнения и дал волю влечению сердца. Ты убедишься, что и трудные минуты легче переживать вдвоем, чем одному; я испытал это в течение достаточно долгого срока, и временами при очень тяжелых обстоятельствах, и никогда не раскаивался. Передай же твоей невесте мой самый сердечный привет и прыгай скорей обеими ногами в Таламос (название супружеской спальни в Древней Греции).
Однако уже четыре часа, а письмо должно уйти до половины шестого. Перехожу поэтому к делам.
Здесь был старик Беккер, и мы много говорили о том, что ему необходимо записать свои воспоминания о пережитом. Я сам, а по его словам, также и другие не раз побуждали его сделать это, но как он может это осуществить? Чтобы заработать на жизнь, он за 25 франков в неделю пишет для венской «Korrespondenz» Шнеебергера и должен для этого кропотливо собирать материалы. Это так истощает его силы и слабое зрение, что больше он ничего не в состоянии делать. Значит, прежде всего следовало бы поставить его в такие условия, чтобы он имел средства к существованию и мог посвятить работе над воспоминаниями все свое время. Если не ошибаюсь, Ван-Кол дает ему 25 франков в месяц и такую же сумму еще один из его друзей. Это составляет 600 франков в год. Я обязался высылать ему каждые три месяца по 5 ф. ст., то есть по 125 франков. Всего получается 1100 франков. Остальное должна, по-моему, давать партия, если только у нее есть средства, а судя по словам Либкнехта, таковые у нее есть. В сущности, она была бы даже обязана взять на себя полностью содержание этого старого ветерана за счет своего пенсионного фонда. Но, я думаю, нетрудно будет собрать недостающие несколько сот франков среди хорошо обеспеченных членов партии, так что сама партия служила бы только посредником в их регулярной выплате.
Сами же мемуары были бы весьма ценным приобретением для «Народной книготорговли», новым источником для предыстории (революционное движение 1827-1860 гг.) и истории (с 50-х годов до настоящего времени) нашей партии; мимо этого документа не мог бы пройти ни один настоящий историк. И притом все это было бы (судя по отрывкам, появившимся несколько лет тому назад в «Neue Welt») великолепно и живо изложено, настоящее чтение для народа. И чем скорее он за это возьмется, тем лучше, потому что если у человека уже 77 лет за плечами, то болтливость иногда берет у него верх над способностью отличать существенное от несущественного - таков уж естественный ход вещей.
Вчера я написал об этом Августу. Я хотел сначала написать тебе, чтобы узнать, как вы смотрите на это с точки зрения издательства; но так как ему скоро придется засесть за решетку, то нельзя было терять времени. Я, со своей стороны, считаю это дело очень важным. Описание этих событий, сделанное их участником, и притом единственным участником движения тридцатых годов, который разделяет наши взгляды, абсолютно необходимо - оно представит весь период 1827-1840 гг. в новом освещении, и если Беккер не сделает этого, то события этих лет забудутся безвозвратно, или же за их описание возьмутся люди, враждебные нам, из Народной партии, либо другие вульгарные демократы, а это окажет нам плохую услугу. Тут представляется случай, который больше уже не повторится, и упустить его я считаю преступлением.
Я написал Августу, что о подробностях относительно дополнительной суммы, которую следует выплачивать, а также относительно условий издания было бы удобнее всего (если дело дойдет до этого) договориться лично с Беккером через тебя. При этом отмечу еще один пункт, которого я пока не счел нужным коснуться в письме Августу, а именно: эта сумма должна рассматриваться просто как пенсия, а не как выплата в счет гонорара. Последнего могли бы потребовать некоторые из «вождей», но это было бы проявлением скаредности по отношению к старому бойцу. Поэтому я и предложил собрать возможно большую часть дополнительной суммы посредством частной подписки, - тогда такого рода требование отпадет само собой.
Если все будет в порядке и ты вступишь с Беккером в переговоры об издании, то можешь не считаться с его мнениями о распространении книги и т. д., о проспектах и пр. Он все еще живет представлениями 40-х годов об организации распространения запрещенных книг и понятия не имеет о том, что мы ведем теперь это дело в масштабах крупного производства.
Итак, обдумай все это и сообщи мне свое мнение.
Болгары, действительно, ведут себя пока неожиданно хорошо, и если они продержатся еще 8-10 дней, то либо выйдут победителями, либо русские смогут действовать против них, лишь идя на риск европейской войны. Этим они обязаны тому, что так долго находились под властью турок, которые сохранили в неприкосновенности остатки их родовых учреждений, а грабительские поборы со стороны пашей являлись помехой одной лишь нарождавшейся буржуазии. Наоборот, сербы, освободившиеся от турок 80 лет тому назад, разрушили свои старые родовые учреждения с помощью прошедшей австрийскую школу бюрократии и соответствующего законодательства, и поэтому им неизбежно попадало от болгар. Дай болгарам 60 лет буржуазного развития (что их все равно ни к чему не приведет) и бюрократического правления - и они окажутся в таком же паршивом положении, как сейчас сербы. Для болгар, как и для нас, было бы несравненно лучше, если бы они остались под властью турок вплоть до европейской революции; родовые учреждения явились бы великолепным отправным пунктом для дальнейшего развития к коммунизму, совсем как русский «мир», который теперь тоже гибнет у нас на глазах.
При настоящем положении вещей мое мнение таково: 1) Надо поддерживать южных славян, постольку и до тех пор, пока они идут против России; тогда они пойдут вместе с европейским революционным движением.
2) Если же они пойдут против турок, то есть потребуют во что бы то ни стало аннексии немногочисленных сербов и болгар, еще и теперь остающихся под властью турок, то они - сознательно или несознательно - помогают России, и тогда нам с ними не по пути. Осуществить это можно, только идя на риск европейской войны, а это слишком дорогая цена, и этим господам придется уж подождать, как ждут эльзасцы и лотарингцы, триентинцы и др.
Кроме того, каждое новое нападение на турок повело бы при теперешних обстоятельствах лишь к тому, что победившие мелкие народности, - а победить они могли бы только с помощью русских, - либо сразу же оказались бы под русским игом, либо неминуемо вцепились бы друг другу в волосы (ср. лингвистическую карту Балканского полуострова).
3) Зато как только в России вспыхнет революция, эти господа смогут делать все, что им угодно. Но тогда-то они и увидят, что им не справиться с турками.
Отправляется почта.
Твой Ф. Э.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЦЮРИХ Лондон, 22 октября 1886 г.
Дорогой Эде!
Сообщаю, что наш друг Белфорт Бакс, вероятно, посетит вас в конце этого месяца. Он безусловно порядочный парень, весьма ученый, особенно в области немецкой философии, говорит по-немецки, но во всех политических вопросах отличается детской неопытностью, которая может привести в отчаяние и которая весьма заметна также и в «Commonweal». Но он и Эвелинг - единственные люди среди здешних «образованных», которые не только серьезно относятся к делу, но и кое-чему учатся.
Каутский сообщил тебе, вероятно, юридические подробности о здешнем порядке заключения браков. Надеюсь, что все устроится.
По поводу Беккера Август пишет, что уполномочил тебя уладить все со стариком, и ты, надеюсь, уже написал ему (старику), так как его это очень волнует. Август пишет, что от партии Беккер уже и сейчас получает дополнительно 200 франков ежегодно; я знал, что при перечислении получаемых им денежных сумм забыл об одной, - это она и есть. Упоминаю об этом для того, чтобы не создавалось впечатление, будто Беккер утаил это от меня, чего на самом деле не было.
Если верны те слухи, которые цанковисты распространяют в Софии, то Александр III может спокойно убрать своего осрамившегося Каульбарса, потому что в таком случае он получил все, чего желает. Это будет исправленное издание Ункяр-Искелессийского договора (1839 г., см. Луи Блан, «Десять лет», где он напечатан в последнем томе). Тогда Черное море будет принадлежать ему и Константинополь будет в его руках, когда только он этого пожелает. Таково было бы следствие того, что Австрия в Боснии, а Англия в Египте присвоили себе части Турции и тем самым показали в Константинополе, что они являются такими же разбойниками по отношению к Турции, как и русские. Вот для этого-то миролюбивый Гладстон должен был бомбардировать Александрию и воевать в Судане. - Однако все это не вполне достоверно, и возможно, что формального решения еще нет; но во всяком случае надо следить за новыми сообщениями по этому поводу. Ведь даже если это верно, Австрия особенно будет стараться замазать дело, чтобы не оказаться вынужденной выступить до того, как русские действительно начнут готовиться к занятию Дарданелл, то есть когда будет уже поздно.
Между тем Александр, по-видимому, действительно сошел с ума (он будто бы принял какого-то адъютанта за нигилиста и застрелил его), а старый Вильгельм, должно быть, недолго протянет. Русская революция - пусть она даже начнется с дворцового переворота - нужнее, чем когда-либо; она тотчас же внесла бы ясность во всю эту неразбериху.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 23 октября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Сегодня у меня нечто вроде праздника, то есть нет корректурных листов и можно считать готовыми предисловия. Пользуюсь этим, чтобы написать тебе. Корректура теперь проведена до 40-го листа, или до 644 страницы 3-го немецкого издания. Но с присылкой листов снова произошла задержка, иначе я сегодня опять был бы занят ими. Это дьявольский труд, каждый лист проходит три корректуры, и в текст приходится вносить порядочно изменений; ведь последняя часть рукописи была далеко не отделана, когда мы вынуждены были уступить нажиму и сдать ее в типографию. Сэм Мур совершенно неоценим при отшлифовке текста: у него очень острый глаз на такие вещи и превосходная смекалка. И я буду рад, когда мы с этим покончим, так как сейчас не могу взяться ни за что другое, а в моем письменном столе ждут своей очереди примерно 5 работ.
Я твердо надеюсь, что ты не отложишь снова свою поездку до какого-либо другого времени, которое, может быть, будет менее туманным, с точки зрения метеорологии, но наступление которого останется для нас с тобой в тумане новой неопределенности. Что касается Шорлеммера, то он приехал сюда совершенно разбитым, пролежал неделю дома с несварением желудка (полагаю, что он не мог переварить свое отечество) и находился здесь все время в отвратительнейшем настроении - с тех пор я не получил от него ни слова.
Посылаю тебе при сем еще два письма от наших трансатлантических путешественников; пожалуйста, сохрани их для меня до твоего приезда или верни раньше. Они были вчера в Провиденсе (Род-Айленд), а теперь находятся на пути из Новой Англии к Великим Озерам, причем остановятся завтра на полдороге в Олбани и Трой (штат Нью-Йорк) на Гудзоне.
Пресса в промышленных районах Новой Англии оказала им, можно сказать, сердечный прием, показав таким образом не только свою зависимость от рабочих, но также и очевидное чувство симпатии к социализму со стороны последних. Меня очень радует это, а также благоприятное впечатление, произведенное нашими на буржуазную прессу вообще, особенно ввиду предстоящего приезда их в Чикаго, где полтора месяца тому назад буржуа были, казалось, склонны устроить при их приезде спровоцированные полицией беспорядки. Но они вряд ли попытаются предпринять нечто подобное перед лицом крутого перелома в общественном мнении восточных штатов.
Венский анархистский заговор - чистейшая полицейская стряпня. Лучшее доказательство этого - самовоспламеняющиеся бутылки, которые бедным глупцам было приказано прятать на лесных складах, чтобы их поджечь. Бутылка с азотной кислотой была заткнута ватой, пропитанной серной кислотой. Предполагалось, что эта последняя просочится вниз и, придя в соприкосновение с азотной кислотой, вызовет взрыв и пожар!!
Таким образом, та же самая полиция, которая подстрекала анархистских ослов на этот заговор, приняла все меры к тому, чтобы сделать эти зажигательные бутылки совершенно безвредными. Но современная антипролетарская юриспруденция найдет там - как нашла бы и в любом другом месте - способ осудить их за поджог.
Вчера я получил открытку из неизвестного мне места в Канаде - «Rolandrie, P. О. Whitewood »: «Сочетались браком: Д-р Р. Мейер, Матильда Мейер, урожденная Траутов». Это, должно быть, его двоюродная сестра, на попечении которой он прошлой зимой оставил свою ферму. На обороте несколько слов по-французски от графа Ива де Россиньяк или Проссиньяк с извещением, что Мейер в результате несчастного случая повредил себе правую руку и некоторое время не сможет писать сам. Так кончил еще один из твоих обожателей. Когда виноград зелен, то довольствуются кислыми яблоками.
Об успешном результате Лионского съезда я читал в «Cri du Peuple», но тем не менее мне было очень интересно получить комментарии Поля и сообщенные им подробности. Похоже, что повсюду все достигло нужной для нас зрелости, и нам остается только собрать урожай; все устарелые формы социализма отжили свой век, нашу же теорию не может покол##### ничто. Поэтому рабочие нуждаются только в том, чтобы их будоражили, а когда они - все равно, каким образом - придут в движение, то безусловно примкнут к нам.
В общем во Франции дела идут превосходно. Вьерзон продолжает начатое Деказвилем, и это совершенно правильно. Следует научить правительство уважать свои собственные законы и приучить его к стачкам. С другой же стороны, стачечная дисциплина очень полезна французским рабочим; в такой борьбе первым условием успеха является строгое соблюдение законов, а всякое революционное фанфаронство и шумиха неизбежно ведут к поражению. Эта дисциплина - первое условие успешной и прочной организации, и буржуазия боится ее больше всего. А раз эта стачка вызвала один министерский кризис, она может вызвать и несколько других. Похоже на то, что в создавшейся обстановке с теперешней палатой скоро нельзя будет больше мириться, и ее придется распустить. Думаю, что совершенно необходимо готовиться к этому событию, ибо на ближайших всеобщих выборах социалистам следовало бы заставить радикалов включить в список для Парижа по меньшей мере 20 наших людей; новая палата должна будет также отменить выборы по спискам. Поль в следующий раз обязательно должен попасть в парламент; он достаточно держался в тени ради Геда, Девиля и прочих, взваливая на себя тяжелый безымянный труд и оставляя на долю других не только вознаграждение, но и большую часть завоеванного им доверия. Думаю, что близится время, когда ему нужно будет несколько больше настаивать на своих правах. Он безусловно лучший литератор среди всех них - теперь, когда он, наконец, открыл свое призвание и остается ему верным - и притом самый образованный. К тому же он в гораздо большей степени, чем все остальные, находится в постоянном контакте с международным движением. В следующий раз должны быть избраны по меньшей мере он и Гед, и уже сейчас нужно принимать меры для этого. Гед, может быть, более блестящий оратор, но Поль гораздо лучше оперирует фактами.
Впрочем, будущей весной может начаться европейская война, которая спутает все наши расчеты, так как результаты ее предугадать невозможно. Об этом напишу Полю, как только выкрою время. А теперь я должен кончать: оставшегося у меня времени хватит лишь на то, чтобы послать с сегодняшней почтой несколько слов Тусси.
Ним в превосходном настроении и шлет привет.
Любящий тебя Ф. Э.
Винная революция Либкнехта не так уж страшна, если учесть, что самое ужасное вино он находит «великолепным».
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БОРСДОРФ Лондон, суббота, 23-25 октября 1886 г.
Дорогой Бебель!
Только что - в половине десятого вечера - я получил «So..aldemokrat» с вашим заявлением и сразу же пишу тебе, хотя письмо может уйти только в понедельник в половине шестого, если я отправлю его заказным. Но в понедельник я, возможно, опять получу груду корректурных листов*, с которыми надо будет быстро разделаться.
Ваше заявление составлено так, что не вызывает абсолютно никаких возражений, если исходить из необходимости этого шага. Об этом я не берусь судить безусловно, но и помимо соображений Фрейтага эта необходимость кажется мне бесспорной. Для дела вообще, как и для самой газеты, я считаю истинным счастьем, что благодаря приговору вы смогли сделать этот шаг в приличной форме. На мой взгляд, было вообще большой ошибкой присвоение газете официального характера, что обнаружилось и в рейхстаге; но раз уж дело было сделано, трудно было его исправить так, чтобы это не выглядело как дезавуирование газеты и отступление. Приговор предоставил вам удобный случай исправить ошибку, не создавая такого впечатления, и вы правильно воспользовались этим. Об отступлении, как истолковывал это Либкнехт, нет и речи - теперь газета может гораздо свободнее выражать мнение партийных масс и гораздо меньше считаться с господами из правого крыла.
«Neue Zeit» еще не получил. Я тоже думаю, что Бисмарк гораздо теснее связался с русскими, чем он нуждается в этом из-за Франции; главная - и притом, несомненно, решающая - причина этого, кроме указанной тобой, состоит в том, что русские сказали ему следующее (а он знает, что это верно): «Нам необходимы крупные успехи в отношении Константинополя, иначе у нас будет революция». Александр III и даже русская дипломатия не могут без жертв справиться с вызванными ими духами панславизма и шовинизма; в противном случае генералы укокошат Александра III - и тогда будет созвано национальное собрание, хотят ли они этого или нет. А русской революции Бисмарк боится больше всего. С падением царизма падет и прусский режим Бисмарка. И поэтому для предотвращения краха надо предпринять все, несмотря на Австрию, несмотря на возмущение германских буржуа, несмотря на пониманне Бисмарком того, что он и этим путем в конце концов расшатывает свою систему, которая ведь зиждется на германской гегемонии в Европе, и что в тот день, когда умрет старик Вильгельм, Россия, как и Франция, заговорит совсем по-иному.
Хуже всего то, что из-за подлости стоящих у власти никто не может сказать, какова будет группировка сил во время войны, - кто пойдет с кем и кто против кого. Что это в конечном счете приведет к революции, - ясно, но ценой каких жертв, какого всеобщего истощения и после скольких зигзагов!
Пока что у нас есть время до весны, а до того еще многое может произойти. В России и без того может произойти взрыв, старик Вильгельм может протянуть ноги, и в Германии изменится политический курс, турки (которые теперь, после того как Австрия отняла у них Боснию, а Англия - Египет, видят, разумеется, в этих старых своих союзниках чистейших предателей) могут снова покинуть фарватер русской политики и т. д.
О германской буржуазии ты не можешь быть худшего мнения, чем я. Но спрашивается: не заставят ли ее исторические условия против воли снова выступить активно, как была вынуждена сделать французская? Эта последняя действует тоже достаточно жалким образом, а наша в этом отношении еще перещеголяла бы ее, но так или иначе ей пришлось бы вновь делать свою собственную историю. Изречение Бергера я в свое время тоже прочел с удовольствием, но на деле оно сохраняет силу, лишь пока жив Бисмарк. Что они намерены совершенно отказаться от своих «либеральных» фраз, в этом я ни на минуту не сомневаюсь.
Спрашивается лишь, смогут ли они это сделать, когда уже не будет Бисмарка, правящего вместо них, и когда им будут противостоять лишь тупые захолустные юнкеры и отъявленные бюрократы - люди того же морального калибра, что и они сами. Будет ли война или мир, но в течение последних месяцев Германия потеряла свою гегемонию и стала снова покорным слугой России. А ведь только это шовинистическое удовлетворение положением европейского арбитра скрепляло всю эту рухлядь. Страх перед пролетариатом безусловно делает свое. А когда этих господ допустят к власти, то вначале они, бесспорно, будут вести себя именно так, как ты это изображаешь, но скоро вынуждены будут заговорить иначе. Я иду еще дальше: даже если, после того как в результате смерти старика плотина будет прорвана, у руля останутся те же люди, что и теперь, - они вынуждены будут либо уйти из-за новых (и не только придворных) коллизий, либо же действовать в духе буржуазии. Конечно, это произошло бы не сразу, по долго ждать не пришлось бы. Застой, царящий ныне в политической жизни Германии, - настоящая Вторая империя! - может быть только преходящим и исключительным явлением; крупная промышленность не подчиняется законам, диктуемым трусостью промышленников, экономическое развитие порождает все новые коллизии, доводит их до крайности и не терпит, чтобы над ним долгое время господствовали полуфеодальные юнкеры с феодальными вожделениями.
Впрочем, возможно также, что весной все они будут готовиться к войне, станут друг против друга вооруженные до зубов, и каждый будет бояться начать, пока кто-нибудь не выступит с предложением разрядить атмосферу путем взаимных компромиссов и поглощения мелких государств, и все бросятся делить добычу. Весьма вероятно, что Бисмарк уже теперь изобретает такое спасительное средство.
25 октября То, что ты говоришь о речах Либкнехта, относится, вероятно, главным образом к его словам, сказанным корреспонденту «New Yorker Volkszeitung» (маленькому Куно), но нельзя считать, что они изложены точно - интервьюеры представляют все в искаженном виде. То же, что он сказал о культуркампфе, показалось и мне совершенно неправильным, но ты ведь знаешь, что Либкнехт легко поддается настроению, охотно спекулирует на своей публике (и не всегда удачно), и на его палитре всегда только две краски - черная и белая. Но в общем это не принесет большого вреда - все это в Америке уже давным-давно предано забвению.
Итак, до свидания, будь здоров и подай как-нибудь из тюрьмы весточку о себе. Не думаю, что тебе придется отсидеть весь срок, за девять месяцев все может измениться.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ПАРИЖ Лондон, 25-26 октября 1886 г.
Дорогой Лафарг!
Восточная история немного затянулась; нелепые глупости, которые под русскопатриотическим влиянием распространяла французская пресса, включая «Cri», вынуждают меня вдаваться в кучу подробностей.
Зимой 1878 г. Дизраэли послал в Босфор четыре броненосца; этого было достаточно, чтобы остановить триумфальный марш русских на Константинополь и порвать Сан- Стефанский договор. Берлинский мир урегулировал на некоторое время положение на Востоке. Бисмарку удалось добиться соглашения между русскими и австрийцами, согласно которому Австрия негласно получила господство в Сербии, тогда как Болгария и Восточная Румелия были предоставлены преобладающему влиянию России. Это означало, что если бы впоследствии русским разрешено было занять Константинополь, то Австрия получила бы Салоники и Македонию.
Но кроме того, Австрии была отдана Босния, подобно тому как Россия в 1794 г. предоставила пруссакам и австрийцам самую большую часть собственно Польши, чтобы в 1814 г. отнять ее обратно. Босния была для Австрии постоянной причиной кровопускания, яблоком раздора между Венгрией и Западной Австрией и, кроме того, доказательством для Турции, что австрийцы, так же как и русские, готовят ей судьбу Польши. Отныне стала невозможной атмосфера доверия между Турцией и Австрией - огромная победа России.
В Сербии имелись славянофильские, а следовательно, русофильские симпатии, но со времени своего освобождения она заимствует все средства своего буржуазного развития в Австрии. Молодые люди отправляются учиться в Австрию; бюрократическая система, кодекс, судопроизводство, школы, - все было основано на австрийских образцах. Это было естественно. Но в Болгарии России нужно было помешать повторению этого, она не хотела и здесь таскать каштаны из огня в интересах Австрии. Поэтому из Болгарии с самого начала была создана русская сатрапия. Управление, армейские офицеры и унтер-офицеры, все чиновники и вся система были русскими: данный Болгарии в качестве сатрапа Баттенберг был двоюродным братом Александра III.
Господства русских, сначала прямого, а затем косвенного, было достаточно, чтобы менее чем за 4 года уничтожить все симпатии Болгарии к России, а они были огромны и выражались восторженно. Народ все больше и больше сопротивлялся наглости «освободителей», и даже Баттенберг, человек мягкий, который не имел собственных политических взглядов и желал лишь служить царю, но требовал, чтобы к нему относились с извест
15:48 23.07.2015
относились с известным уважением, - даже Баттенберг становился все более и более непокорным.
Между тем события в России развивались. Суровыми мерами правительству удалось на некоторое время рассеять и дезорганизовать нигилистов. Однако этого было недостаточно: нужна была поддержка общественного мнения, необходимо было отвлечь внимание от социальных и политических невзгод внутри страны; наконец, правительству нужно было немного шовинистской фантасмагории. Подобно тому как при Луи-Наполеоне левый берег Рейна служил для отвлечения революционных страстей к вопросам внешней политики, так и русское правительство предложило недовольному и волнующемуся народу завоевание Константинополя, «освобождение» угнетаемых турками славян и объединение их в одну великую федерацию под главенством России. Но недостаточно было вызвать эту фантасмагорию, необходимо было что-то сделать, чтобы перенести ее в область реального.
Обстоятельства благоприятствовали этому. Аннексия Эльзас-Лотарингии бросила яблоко раздора между Францией и Германией, что, казалось, взаимно нейтрализовало эти две державы. Австрия одна никак не могла бороться против России, так как ее самое эффективное наступательное оружие - призыв к полякам - всегда было бы удержало в ножнах Пруссией. А захват Боснии, этот грабеж, создавал своего рода Эльзас между Австрией и Турцией.
Италия была на стороне того, кто ей больше предлагал, то есть России, которая предлагала ей Триест и Истрию, а то и Далмацию и Триполи. А Англия? Миролюбивый русофил Гладстон внял искушающим речам России: он оккупировал Египет в мирное время; это обеспечивало не только вечные раздоры между Англией и Францией, но и более того: невозможность союза между турками и англичанами, которые ограбили Турцию, присвоив турецкое владение - Египет. Кроме того, военные приготовления русских в Азии достаточно подвинулись вперед, чтобы в случае войны причинить англичанам много хлопот в Индии. Никогда русским не представлялись такие благоприятные возможности; их дипломатия торжествовала по всей линии.
Возмущение болгар против русского господства давало повод к активному выступлению.
Летом 1885 г. болгар севера и юга стали прельщать возможностью их объединения, что было обещано Сан-Стефанским миром и нарушено Берлинским трактатом. Им говорили, что если они вновь бросятся в объятия России-освободительницы, то она выполнит свою миссию, совершив это объединение, но что для этого болгары должны сначала изгнать Баттенберга. Последний был вовремя предупрежден. Против своего обыкновения он действовал быстро и энергично. Он осуществил, но в свою пользу, то объединение, которое русские хотели провести против него. С этого момента началась непримиримая борьба между Баттенбергом и Россией.
Эта борьба велась вначале тайно и окольными путями. Мелким балканским государствам напоминали прекрасную доктрину Луи Бонапарта, согласно которой, если народ, до тех пор разъединенный, скажем, Италия или Германия, объединяется и конституируется в нацию, то другие государства, скажем, Франция, имеют право на территориальные компенсации. Сербия пошла на эту приманку и объявила войну Болгарии. Успех России состоял также в том, что эта война, затеянная в ее собственных интересах, велась на глазах у всего мира под покровительством Австрии, которая не мешала этой войне из опасения, что русская партия придет к власти в Сербии. - Россия же, со своей стороны, дезорганизовала болгарскую армию, отозвав из нее всех высших офицеров, вплоть до батальонных командиров.
Но против всякого ожидания болгары, без русских офицеров, при соотношении сил два против трех, наголову разбили сербов и завоевали уважение и восхищение изумленной Европы. Эти победы были вызваны двумя причинами. Прежде всего, Александр Баттенберг хотя и слабый политик, но хороший солдат; он вел войну так, как усвоил это в прусской школе, между тем как сербы подражали стратегии и тактике своих австрийских образцов.
Кроме того, сербы прожили 60 лет при том бюрократическом австрийском режиме, который, не дав им ни сильной буржуазии, ни независимого крестьянства (земли крестьян все уже заложены), подорвал и дезорганизовал остатки родового коммунизма, придававшего им силу в борьбе против турок. У болгар, наоборот, эти более или менее коллективистские учреждения были оставлены турками в неприкосновенности; этим и объясняется то, что они превосходили сербов своей храбростью.
Итак, для России это было новым поражением; приходилось начинать все сначала. Между тем славянофильский шовинизм, поощряемый в противовес революционному элементу, нарастал со дня на день и становился уже опасным для правительства. Царь отправляется в Крым, где, по сообщениям русских газет, свершит нечто великое; он старается привлечь на свою сторону султана и склонить его к союзу, изображая прежних его союзников (Австрию и Англию) как предателей и грабителей, а Францию - как страну, полностью зависящую от России и слепо следующую за ней. Но султан не идет на это, и огромные вооружения в Западной и Южной России остаются пока что бесполезными.
Царь возвращается из Крыма (в июле текущего года). Но за это время шовинистическая волна поднимается выше, и правительство, вместо того чтобы пресечь это растущее движение, само все более и более втягивается в него; так что по возвращении царя в Москву приходится разрешить городскому голове в его обращении во всеуслышание говорить о завоевании Константинополя.
Пресса под влиянием - и под покровительством - генералов открыто говорит, что ждет от царя действий против Австрии и Германии, которые чинят ему препятствия, а у правительства недостает мужества заставить ее молчать. В конечном счете славянофильский шовинизм сильнее царя; последний вынужден уступить, иначе - революция славянофилов.
К этому добавляются финансовые трудности. Никто не хочет давать взаймы этому правительству, которое с 1870 по 1875 г. заняло 70 млн. ф. ст. (1750 млн. фр.) в Лондоне и которое угрожает европейскому миру. Три года назад Бисмарк раздобыл этому правительству заем на 375 млн. фр. в Германии, но этот заем давно уже съеден, а без подписи Бисмарка немцы не дадут ни гроша. Однако эта подпись может быть получена только ценой унизительных условий. Внутри страны фабрика по выпуску ассигнаций работала слишком много, серебряный рубль стоит 3 фр. 80 сант., а бумажный - 2 фр. 20 сантимов. Вооружения стоят безумно дорого.
В конце концов приходится действовать. Или успех в вопросе о Константинополе, или революция. Вот почему Гирс отправляется к Бисмарку, чтобы ознакомить его с положением. И Бисмарк очень хорошо понял его. Он хотел бы умерить аппетиты русских, во-первых, потому что их ненасытность стоит ему поперек горла, и, во-вторых, в интересах Австрии. Но революция в России означает падение бисмарковского режима в Германии. Без этого огромного резерва армии реакции господство юнкеров в Пруссии не продолжалось бы и одного дня. Революция в России сразу же изменила бы положение в Германии; она положила бы конец той слепой вере во всемогущество Бисмарка, которая объединяет вокруг него все имущие классы; она способствовала бы созреванию революции в Германии.
Бисмарк, который отдает себе отчет в том, что существование царизма служит основой для всей его системы, прекрасно все понял. Он поспешно отправляется в Вену, чтобы сказать своим друзьям в Австрии, что перед лицом такой опасности не время ни ему, ни им придавать большое значение вопросам самолюбия, что необходимо предоставить русским хоть некоторую видимость успеха и что в своих же собственных интересах Германия и Австрия должны преклонить колени перед царем. Впрочем, если господа австрийцы настаивают на своем вмешательстве в дела Болгарии, то он умоет руки; они увидят тогда, что из этого выйдет. Наконец, Кальноки уступает, Александр Баттенберг принесен в жертву, и Бисмарк спешит лично известить об этом Гирса.
Происходит похищение Баттенберга военными заговорщиками, причем при таких обстоятельствах, которые должны были неприятно поразить каждого консерватора-монархиста и особенно государей, у которых тоже есть армии. Но Бисмарк переходит к очередным делам, довольный тем, что отделался такой малостью.
К несчастью, болгары проявили энергию и политические способности, неуместные в данных обстоятельствах и недопустимые для славянской нации, которая была «освобождена» святой Русью. Они арестовывают заговорщиков, назначают способное, энергичное и неподкупное правительство (а это качество уже совершенно недопустимо для только что освобожденного народа!), которое возвращает Баттенберга. Последний, однако, обнаруживает всю свою слабость и обращается в бегство. Но болгары неисправимы. С Баттенбергом или без него они сопротивляются властным приказам царя и вынуждают героического Каульбарса стать посмешищем перед лицом всей Европы.
Представьте себе ярость царя. Склонить на свою сторону Бисмарка, сломить сопротивление Австрии и после этого - оказаться остановленным этим маленьким народом, который существует только со вчерашнего дня, обязан ему или его отцу* своей «независимостью» и не понимает, что эта независимость означает только слепое подчинение «освободителю».
Греки и сербы были неблагодарны, но болгары перешли всякие границы. Всерьез принимать свою независимость, - ну где это видано!
Чтобы спастись от революции, бедный царь вынужден сделать новый шаг вперед. Но каждый новый шаг становится все опаснее, потому что связан с риском вызвать европейскую войну, чего русская дипломатия всегда старалась избежать. Конечно, если произойдет прямая русская интервенция в Болгарии и если это приведет к дальнейшим осложнениям, то наступит момент, когда враждебность русских и австрийских интересов обнаружится открыто.
Тогда невозможно будет локализовать конфликт; война станет всеобщей. Зная мошенников, правящих сейчас Европой, невозможно предвидеть состав обоих лагерей. Бисмарк способен стать союзником России против Австрии, если у него не будет другого средства, чтобы задержать революцию в России. Но более вероятно, что будет война Австрии против России; Германия придет на помощь Австрии лишь в случае необходимости, чтобы предотвратить ее крушение.
В ожидании весны, - так как ранее апреля русские не смогут начать большую войну на Дунае, - они делают все, чтобы завлечь в свои сети Турцию, а измена Австрии и Англии в отношении Турции подготовила почву для этого. Цель их - право занятия Дарданелл и превращение таким образом Черного моря в русское озеро, в неприступное убежище для организации сильного флота, который мог бы, выходя оттуда, господствовать над тем, что Наполеон называл французским озером, над Средиземным морем. Но хотя эта цель еще не достигнута, их немногочисленные сторонники в Софии выдали их тайные замыслы.
Таково положение. Чтобы избежать революции в России, царю нужен Константинополь.
Бисмарк колеблется - он хотел бы найти средство избежать и того и другого. А Франция?
Для тех французов, которые уже 16 лет думают только о реванше, самое естественное - это воспользоваться случаем, который, может быть, представится. Но для нашей партии вопрос не столь уж прост, как не прост он даже для господ шовинистов. Война против Германии, в союзе с Россией, может привести к революции или же к контрреволюции во Франции.
В случае революции, которая поставила бы у власти социалистов, союз с Россией потерпел бы крах. Прежде всего русские немедленно заключили бы мир с Бисмарком, чтобы совместно броситься на революционную Францию. Затем, если бы Франция поставила у власти социалистов, то не для того, чтобы они воевали с целью воспрепятствовать революции в России. Такой случай, однако, невозможен. Гораздо более вероятна монархическая контрреволюция, которой благоприятствовал бы союз с Россией. Вам известно, насколько царь желает реставрации Орлеанов - единственного правительства, которое позволило бы ему заключить прочный и выгодный союз с Францией. Так вот, раз уж начнется война, для подготовки этой реставрации будут использованы монархистские офицеры. При малейшем частичном поражении, - а таковые будут, - станут говорить, что это вина республики, что для достижения успеха и для безоговорочной поддержки со стороны союзной России необходимо прочное монархическое правительство - словом, Филипп VII. Генералы-монархисты сами будут действовать вяло, чтобы иметь возможность свои неудачи приписать республиканскому правительству; и вот в два счета у вас - монархия. А как только Филипп окажется на престоле, все эти короли и императоры тотчас же столкуются друг с другом и, вместо того чтобы пожирать один другого, разделят между собой Европу, поглотив мелкие государства. А уничтожив Французскую республику, созовут новый Венский конгресс, где, может быть, республиканские и социалистические грехи Франции послужат предлогом для того, чтобы лишить ее Эльзас-Лотарингии целиком или частично. И монархи посмеются над глупостью республиканцев, которые поверили в возможность искреннего союза между царизмом и анархией.
Правда ли к тому же, будто генерал Буланже говорит всякому, кто желает его слушать, что Франции нужна война как единственное средство задушить социальную революцию?
Если правда, то это является для вас предостережением. Этот добрый малый Буланже - большой хвастун, что можно ему простить как солдату, но плохо рекомендует его как политика. Не он спасет республику. Оказавшись между социалистами и Орлеанами, он договорится с последними, если это будет необходимо, особенно, если они обеспечат ему союз с Россией. Во всяком случае, буржуазные республиканцы во Франции находятся в таком же положении, как и царь в России; перед ними стоит угроза революции, и они видят только одно средство спасения - войну.
Во Франции, как и в Германии, дела идут так хорошо для нас, что мы можем желать только сохранения status quo. И если бы в России вспыхнула революция, она создала бы совокупность самых благоприятных условий. В то же время всеобщая война отбросила бы нас в область непредвиденных и не поддающихся учету событий. Революция в России и во Франции была бы отсрочена; блестящее развитие нашей партии в Германии было бы насильственно остановлено, во Франции, вероятно, была бы реставрирована монархия. Без сомнения, в конце концов все это обернулось бы в нашу пользу; но сколько бы пришлось потерять времени, принести жертв и преодолеть новых препятствий!
Сила, толкающая к войне, повсюду очень велика. Во-первых, прусская военная система, принятая повсюду, требует от 12 до 16 лет для ее полного внедрения: по прошествии этого времени кадры резерва будут заполнены людьми, умеющими владеть оружием. Эти 12-16 лет везде уже прошли; везде имеется от 12 до 16 годичных контингентов, прошедших через армию. Везде, таким образом, готовы к войне, и у немцев нет больше особых преимуществ в этом отношении. Затем старик Вильгельм, вероятно, умрет; тогда произойдет некоторое изменение системы. Положение Бисмарка более или менее поколеблется, и он, возможно, будет сам толкать к войне как к единственному средству удержаться. Для других представится новый соблазн напасть на Германию, так как они будут считать ее менее сильной и менее прочной в момент изменения ее внутренней политики.
А биржа повсюду действительно уверена, что война вспыхнет, как только старик закроет глаза.
Если хотите знать мое мнение, то для нас должно быть несомненно, что война, если она начнется, будет вестись только с целью помешать революции: в России, чтобы предупредить общее выступление всех недовольных - славянофилов, конституционалистов, нигилистов, крестьян; в Германии - чтобы поддержать Бисмарка; во Франции - чтобы подавить победоносное движение социалистов и (как рассчитывает вся крупная буржуазия) восстановить монархию. Следовательно, я за «мир любой ценой», ибо не нам придется платить эту цену.
Преданный Вам Ф. Э.
Возвращаю «Еврейскую Францию». Что за скучная книга!
26 октября, вторник, 3 ч. 30 м. пополудни Итак, Вы получите это письмо завтра утром.
22:43 23.07.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 2 ноября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Жаль, что ты взяла на себя труд делать выписки из менгеровской галиматьи. Этот субъект - просто карьерист, который знает, что чем больше пересаливает, тем больше у него шансов выдвинуться. Книгу мы здесь достали, и я дам Каутскому достаточно замечаний, чтобы он смог разбить этого нахала. Позиция его до такой степени смехотворна, что не будет принята нигде, разве только в национально-либеральных газетах, а там, надо полагать, ее будут преподносить вновь и вновь, - но это не имеет совершенно никакого значения. Родбертусовская угроза была куда серьезнее, да и с ней мы так основательно разделались, что теперь она совсем забыта.
Не думаю, чтобы даже Гайндман попытался нажить на этом капитал, разве, может быть, в очень малой степени.
Теперь я должен начать писать свое предисловие, так как его требуют Суон Зонненшайн и К°, - значит, похоже на то, что завершение близится!
Сердечно любящий тебя Ф. Э.
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 9 ноября 1886 г.
Милостивый государь!
Все это время я был занят английским переводом I тома, который, надеюсь, теперь будет закончен в течение нескольких недель, так как я уже прочел первые корректурные листы всего тома и теперь должен прочесть лишь вторую и третью корректуры последних 10 листов. Это была очень тяжелая работа, так как в конце концов на меня ляжет ответственность за текст. Я не имел возможности заниматься чем-либо другим все это время, и из-за этого накопилась куча всяких мелких дел, с которыми я теперь разделаюсь, а затем вернусь к III тому. По-моему, я писал Вам, что продиктовал его с рукописного оригинала, чтобы иметь разборчивый текст. Большая часть его не нуждается в значительном редактирования, однако глава о превращении нормы прибавочной стоимости в норму прибыли, глава о банковском капитале и - до известной степени - также глава о земельной ренте потребуют еще немало работы. Я надеюсь опубликовать в будущем году весь том, но не отправлю в типографию ничего, пока работа в целом не будет закончена.
До марта 1886 г. II том разошелся в 1300 экземплярах.
Как только английский перевод выйдет из печати, я пошлю Вам экземпляр.
Рецензии на II том в немецкой печати невероятно глупы. Одна из них, написанная д-ром Гроссом из Вены, довольно приличная, но сам он - идиот. Другая, принадлежащая профессору Лексису из Бреславля, по-своему очень неглупа; этот человек прекрасно понимает книгу и знает, что против нее ничего нельзя возразить, но он карьерист и поэтому прикидывается вульгарным экономистом. Эта рецензия появилась в гильдебрандовских «Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik», XI том, 1885 г., 5-й выпуск (5 декабря 1885 г.).
Я буду, конечно, очень рад, когда смогу выпустить третий том, потому что, как Вы говорите, только тогда вся система автора будет окончательно понятна и многие глупые возражения, выдвигаемые против нее теперь, совершенно отпадут.
Искренне Ваш П. В. Рошер
Э. Т.
В ЛОНДОНЕ [Лондон, около 13 ноября 1886 г.]
В ответ на вышеизложенное сообщаю, что договорился с переводчиком брошюры, о которой идет речь. Поскольку переводить ее довольно трудно, я, конечно, не хотел бы, чтобы был опубликован какой-либо перевод без предварительного просмотра с моей стороны.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ЛОНДОНЕ Лондон, 19 ноября 1886 г.
Дорогой Каутский!
Сегодня утром - письмо от г-жи Либкнехт; она, по совету своего мужа, сообщает мне, что послезавтра прибудет через Флиссинген на вокзал Виктория. Так как вчера речь шла об этом, я не хочу мешкать и сообщаю тебе это, оставляя на твое усмотрение, чувствуешь ли ты себя обязанным, как единственный человек, знающий ее лично, в ночное время встретить со на вокзале; но я отнюдь не хочу в какой-то мере принуждать тебя к этому, а лишь ставлю тебя в известность об этом важном викторианском факте.
Пиво снова здесь; если бы только я мог его пить!
Привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 23 ноября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Я собирался написать тебе сегодня, но должен был сначала написать Эдуарду, чтобы успеть к отплытию парохода, и это заняло мое время до сих пор - до 5 часов пополудни. Поэтому я вынужден отложить до завтрашнего дня.
Выправлено 14 листов предисловий и т. д., так что к концу недели моя доля работы будет, вероятно, закончена. Чертовски рад, это основательно мучило меня. Как скоро Суон Зонненшайн и К° выпустят книгу в свет, я не могу сказать.
Одновременно кладу в конверт два американских письма, на которые только что ответил.
Благодарю за «Фергюса» - значит, они отказались взять его имя?
Цион намеревается выпускать большую французскую газету в Париже (или купить одну из существующих) в интересах России, - вот почему он отправился домой и для чего он привез деньги.
Любящий тебя Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 24 ноября 1886 г.
Дорогая Лаура!
Надеюсь, ты получила американские письма, которые я послал тебе вчера. Сегодня могу сдержать свое слово и написать тебе. Наши* действительно выбрали удачный момент для своего путешествия; оно совпало с тем, что впервые создается подлинная американская рабочая партия и с таким огромным практическим успехом, каким является «бум» Генри Джорджа в Нью-Йорке. У г-на Джорджа довольно путаная голова, и, будучи янки, он имеет свою собственную панацею, причем отнюдь не самую лучшую, но его путаница весьма точно отражает нынешнюю стадию развития сознания англо-американского рабочего класса.
Ведь мы не можем ожидать даже от американских масс, чтобы они достигли теоретического совершенства за шесть или восемь месяцев - таков возраст этого движения. И принимая во внимание, что немцы в Америке отнюдь не являются подлинным и безупречным образцом рабочих Германии, а скорее представляют собой те элементы, которые на родине были выброшены движением за борт - лассальянцев, разочарованных честолюбцев, всякого рода сектантов, - то я, со своей стороны, не огорчен тем, что американцы начинают независимо от них или, по крайней мере, от их руководства. Немцы могут и будут действовать как закваска и в то же время будут сами весьма основательно подвергаться полезному и необходимому брожению. Неизбежным отправным пунктом в Америке являются «Рыцари труда», которые представляют собой реальную силу и, конечно, должны стать первоначальной формой движения. Нелепая структура и крайняя ненадежность лидеров, привыкших к методам продажной американской партийной машины, очень скоро вызовут кризис внутри самой организации, которая затем может принять более соответствующую потребностям движения и более эффективную форму.
Все это, думаю, в стране янки будет продолжаться не очень долго. Главное достижение состоит в том, что отныне рабочий класс осуществляет здесь свою политическую деятельность в форме независимой партии.
От Америки до России - только один шаг. Тусси говорила мне прошлым летом, что Лавров просил ее написать что-нибудь о Лопатине и хотел просить меня о том же, так как собирается напечатать кое-что о нем. Я сказал ей, что, насколько мне известно, Лопатин все еще ждет суда и что при таких обстоятельствах Лавров, конечно, не будет печатать ничего такого, что могло бы ухудшить его положение. Поэтому Тусси должна была написать Лаврову, чтобы узнать о положении дел (ибо я почти склонен был думать, что Лаврову, вероятно, сообщили о смерти Лопатина) и о том, что он хотел бы видеть в моей статье. С тех пор я об этом больше ничего не слышал. Сейчас я вижу из газет, что в Петербурге приближается новый процесс нигилистов, который, судя по тому, как об этом пишут, может также коснуться и Лопатина, если он еще жив. Будь добра, спроси у Лаврова, когда ты в следующий раз увидишь его, как обстоит дело и что он хочет, чтобы я сделал в отношении Лопатина. Я всегда охотно напишу все, что могу, для подтверждения и признания больших заслуг Лопатина в борьбе за наше дело, если только буду знать, что от меня хотят и каково его положение в данный момент.
Благодаря глупости всех ее соперников и противников Социал-демократическая федерация начинает становиться силой. Правительство спасло ее от провала, запретив процессию в день лорда-мэра, и подготовило ей номинальный триумф, разрешив организовать так называемый митинг во второй половине того же дня на площади Трафальгар-сквер. И когда после этого Социал-демократическая федерация в прошлое воскресенье созвала митинг на площади Трафальгар-сквер, то это же самое правительство доставило ей уже действительный триумф, объявив сначала, что в Сент-Джемс-парке будет сосредоточена готовая к действию артиллерия, а затем отменив этот смехотворный приказ.
Итак, этот митинг - первый, о котором Социал-демократическая федерация объявила, что он пройдет спокойно и мирно, - был разрекламирован правительством, как великое событие, а когда он прошел спокойно и мирно, буржуа и мещане нашли, что, какова бы ни была сила самой Социал-демократической федерации, она пользуется весьма мощной поддержкой. Дело в следующем: Социалистическая лига слишком поглощена обсуждением своего собственного устава со своими членами-анархистами, и у нее не остается времени для событий, происходящих за пределами дома № 18 на Фаррингтон-род, а радикальные клубы Ист- Энда не проявляют никакой инициативы по отношению к безработным. Поэтому Социалдемократическая федерация не имеет конкурентов, действует одна и занимается этим вопросом, который возникает заново, как только приближается зима, исключительно по своему разумению. И, несомненно, в последнее время члены Федерации были гораздо более благоразумны в своих поступках; за последнее время - это значит за последние две недели. Конечно, никто не может сказать, как долго это будет продолжаться. Гайндман способен на все.
Этот профессор Менгер, который, по-видимому, своей бесстыдной наглостью напугал людей на всем континенте, просто вульгарный карьерист, стремящийся попасть в министерство юстиции. Я дал Каутскому необходимые материалы и частично, насколько это было нужно, разработал их сам; если нам это удастся, то он получит по заслугам уже в первом номере «Neue Zeit», в январе 1887 года. Конечно, либеральные газеты подняли страшный шум по поводу его открытий, точно так же как по поводу открытий Фогта. Только времена переменились, мы можем теперь дать сдачи, и с достаточным эффектом. В 1859 г. заговор буржуазной печати против нас был в тысячу раз эффективнее, чем бисмарковский презренный закон против социалистов.
Ты не можешь себе представить, как я рад, что книга, наконец, печатается. Невозможно было ни за что взяться, пока я был занят ею. Условия работы были по необходимости очень сложны, корректуры посылались Эдуарду, Муру и мне, что, конечно, вызывало задержку и постоянные нарекания со стороны Суона Зонненшайна и К°. Затем, как я обнаружил только недавно, книга печаталась - в Перте! А контора издательства Суон Зонненшайн и К°, через которую все должно было проходить, оказалась в деловом отношении весьма нерадивой. В результате обычная история: небрежность и задержка со стороны типографии летом, затем, к концу сентября, спешка и волнения, - как раз в отношении той части рукописи, которая требовала наиболее тщательного окончательного редактирования, - и постоянные попытки обвинить в задержке нас. Крупные предприятия в издательском деле очень хороши для периодики, романов и злободневной литературы, но для работ, подобных этой, они не годятся, если только рукопись не является совершенной до последней точки над i; иначе - горе автору!
Ну, а как обстоит дело с вашей поездкой в Лондон, твоей и Поля? Тусси выедет из Нью- Йорка 25 декабря, в день рождества, и будет здесь около 6 января. Но это не дает вам оснований откладывать свой приезд так надолго; наоборот, мы надеемся видеть вас здесь на рождество. И у Поля на этот раз нет никаких отговорок, да я их и не приму, - во Франции все тихо и спокойно: ни судебных процессов, ни тюремного заключения, ни крупных митингов, ни волнений, и совершенно исключено, что произойдет что-либо за время праздников. А тебе, поскольку ты пропустила лето и осень, придется встретиться с туманами, - ты не ощущаешь некоторой тоски по ним? Кстати, пока туманы обращаются с нами очень хорошо, у нас светло и ясно, в то время как с понедельника не только Сити, но даже Килберн мрачны и пасмурны. Так что, пожалуйста, решайте и дайте нам знать, за сколько дней до рождества вы появитесь здесь. Ним становится все нетерпеливей и способна поехать за вами, если будет еще отсрочка.
Остаюсь любящий тебя Ф. Энгельс
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 26 ноября 1886 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Большое спасибо за Ваше сообщение относительно И. Ф. Беккера. Что же касается его переселения в Цюрих, то решение этого вопроса я охотнее всего предоставил бы непосредственным переговорам между вами. Вы говорите, что необходимость этого переезда совершенно ясна. С Вашей точки зрения, в Цюрихе это, может быть, и верно, но для меня здесь, в Лондоне, где я не могу судить о подробностях, это все же не столь ясно. И поэтому я никоим образом не могу советовать старику, чтобы он, ничтоже сумняшеся, сменил Женеву, где прожил более сорока лет и с которой, так сказать, сроднился, на Цюрих. Поэтому я до сих пор не обмолвился об этом ни единым словом.
С английским переводом* я почти покончил, и как только разделаюсь со своей наиболее неотложной задолженностью по части корреспонденции, смогу, наконец, взяться за остальные вещи, покоящиеся в моем письменном столе. В порядке давности они располагаются так: 1) Итальянский перевод «Наемного труда и капитала» - лежит 10 месяцев.
2) Французский перевод «18 брюмера» - 8 месяцев.
3) Ваша рукопись о чартистах.
4) и 5) Мой «Жилищный вопрос» и т. д. и «Ура-патриоты».
Теперь присоедините к этому еще 6) и 7).
6) «Теория насилия». Охотно предоставляю ее в Ваше распоряжение, но что Вы подразумеваете под словами: «соответственно изменив»? Чисто положительное изложение занимает здесь лишь несколько страниц, но и сама полемика против Дюринга носит положительный характер, и ее нельзя удалить ни по существу, ни по техническим причинам. Но если Вы считаете только, что надо вычеркнуть или изменить отдельные места, не касающиеся непосредственно вопроса о насилии, а связанные лишь с остальным содержанием книги, то с этим я согласен. Тогда останется около 25 страниц, а этого маловато. По-моему, сюда можно было бы присоединить - тоже в переработанном виде - две главы из раздела о морали и праве: «Вечные истины» и «Равенство», которые также вращаются вокруг вопроса о материалистически-экономическом понимании истории, и затем озаглавить все это так: «О праве и насилии во всемирной истории», или как-нибудь в этом роде.
7) «О социальном вопросе в России». Если Вы перепечатаете эту брошюрку так, как она есть, то я ничего не имею против; но для предисловия к ней я был бы вынужден снова заняться изучением положения в России, для чего у меня абсолютно нет времени. Предисловие без такого изучения не дало бы ничего нового, поэтому лучше обойтись без него. Статей из «Volksstaat» на эту тему также лучше не помещать. Статья III была направлена против Лаврова, который с тех пор не давал нам никакого повода снова ворошить старый хлам; к тому же она, как и начало статьи IV (против Ткачева), кроме нескольких более или менее удачных мест, не содержит в себе совершенно ничего, что представляло бы теперь интерес или могло бы оказать пропагандистское воздействие.
Если Эде не поглощен всецело вечно женственным, то скажите ему, пожалуйста, что, помоему, к Социал-демократической федерации следует теперь относиться несколько иначе.
Глупость правительства, бездеятельность радикальных рабочих клубов по отношению к колоссально растущему числу «безработных» и, наконец, мудрость Социалистической лиги, которая тратит все свое время и внимание только на беспрерывное обсуждение своего собственного устава, - все это открыло перед Социал-демократической федерацией столь блестящее поле деятельности, что даже Гайндману и К° не удалось до сих пор его испортить.
Социал-демократическая федерация начинает становиться некоторой силой, потому что массы не находят абсолютно никакой другой организации, вокруг которой они могли бы группироваться. Так что нужно беспристрастно отмечать факты, и в особенности главное - то, что здесь началось подлинное социалистическое рабочее движение. Но необходимо проводить четкое различие между массами и их теперешними вождями и особенно остерегаться сколько-нибудь отождествлять себя с этими последними; ведь можно сказать почти с абсолютной достоверностью, что эти политические авантюристы в силу нетерпения, подогреваемого честолюбием, скоро снова наделают грубейших ошибок. Когда движение окрепнет, то либо оно будет держать этих господ в известных границах, либо они вылетят вон. Пока же масса находится только еще в состоянии глухого неосознанного недовольства, но это подготовляет почву для посева.
В Америке, кроме Нью-Йорка, действительное движение идет вперед через голову немцев. Настоящая организация американцев - это «Рыцари труда»491, она настолько же сумбурна, как и сами массы. Но движение разовьется именно из этого хаоса, а не из немецких секций, которые в течение 20 лет не сумели применить теорию так, как это необходимо в условиях Америки. Но как раз теперь немцы могли бы сыграть большую пропагандистскую роль, если бы только... научились английскому языку!
Шлю всем сердечный привет.
Ваш Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 29 ноября 1886 г.
Дорогой Зорге!
Сегодня утром я отнес издателю последнюю корректуру предисловия, и у меня свалилась, наконец, эта гора с плеч. Через две недели надеюсь послать тебе экземпляр перевода.
Послезавтра приезжает г-жа Либкнехт, чтобы дождаться здесь мужа, который только третьего дня выехал из Нью-Йорка.
Бум с Генри Джорджем обнаружил, конечно, великое множество мошеннических проделок, и я рад, что не присутствовал при этом. Но несмотря ни на что, это был знаменательный день. Немцы так и не сумели сделать из своей теории рычаг, который привел бы в движение американские массы. Они в большинстве случаев сами не понимают этой теории и рассматривают ее доктринерски и догматически, как нечто такое, что надо выучить наизусть, и тогда уж этого достаточно на все случаи жизни. Для них это догма, а не руководство к действию. К тому же они из принципа не изучают английский язык.
Поэтому американские массы вынуждены были искать свой собственный путь и нашли его, кажется, пока в «Рыцарях труда», путаные принципы и смехотворная организация которых соответствуют, по-видимому, их собственной путанице. Но, судя по тому, что я слышу, «Рыцари труда» представляют собой, особенно в Новой Англии и на Западе, действительную силу и ввиду жестокой враждебности капиталистов эта сила с каждым днем становится все больше. Я думаю, что необходимо работать среди них, воспитывать в этой еще совершенно податливой массе ядро людей, которые понимали бы суть движения и его цели и, таким образом, сами взяли бы в свои руки руководство хотя бы частью теперешнего «ордена», когда наступит неизбежно надвигающийся раскол его. Слабейшей стороной «Рыцарей труда» было их воздержание от политики, которое попросту сводилось к плутовству всяких Паудерли и т. д. Но этому воздержанию был положен конец поведением масс во время ноябрьских выборов, особенно в Нью-Йорке. Первым важнейшим шагом всякой вновь вступающей в движение страны всегда должна быть организация рабочих в самостоятельную политическую партию, - все равно, каким бы путем это ни было достигнуто, лишь бы она была действительно рабочей партией. И шаг этот сделан гораздо быстрее, чем мы могли ожидать, а это главное. То, что первая программа этой партии еще путаная и крайне неудовлетворительная, что она сделала своим знаменем Г. Джорджа, - все это неизбежное зло, но зло преходящее.
Массы должны иметь время и возможность развиваться, а эту возможность они получат лишь тогда, когда у них будет собственное движение - безразлично, в какой форме, лишь бы это было их собственное движение, в котором они будут идти вперед, учась на собственных ошибках, на собственном горьком опыте.
Движение в Америке находится сейчас на той ступени, на какой оно было у нас до 1848 года; действительно интеллигентным людям первоначально придется там играть ту роль, которую играл Союз коммунистов до 1848 г. в рабочих союзах. Только в Америке сейчас все это пойдет несравненно быстрее; чтобы после каких-нибудь восьми месяцев существования движения были достигнуты такие результаты на выборах, - это просто неслыханно. А если чего и не хватает, так буржуа помогут это восполнить. Нигде во всем мире не ведут они себя так нагло и деспотически, как у вас, а ваши судьи с успехом заткнут за пояс крючкотворов бисмарковской империи. Там, где буржуа ведут борьбу такими средствами, дело быстро приходит к развязке, и если мы в Европе не поторопимся, то американцы нас скоро перегонят. Но именно сейчас вдвойне необходимо, чтобы там среди наших была небольшая группа людей, которые твердо владеют теорией и старой, испытанной тактикой, а также говорят и пишут по-английски, так как американцы по вполне понятным историческим причинам страшно отстали во всех теоретических вопросах. Хотя они и не переняли от Европы средневековых институтов, но зато усвоили множество средневековых традиций, религию, английское обычное (феодальное) право, суеверие, спиритизм, - словом, всю эту чепуху, которая непосредственно не мешала коммерческим делам, а сейчас весьма пригодна для оглупления масс. Если же там будут люди с ясным теоретическим мышлением, которые смогут заранее предсказать им последствия их собственных ошибок, разъяснят им, что каждое движение, которое не имеет перед собой постоянно конечную цель - уничтожение системы наемного труда, - неизбежно пойдет по ложному пути и потерпит поражение, тогда можно будет избежать многих глупостей и весь процесс значительно сократится. Но все это должно делаться на английский манер; особые черты немецкого характера следует отбросить, а господа из «Sozialist» вряд ли способны на это, господа же из «Volkszeitung» толковее их только в коммерческих делах.
Американские ноябрьские выборы произвели в Европе огромное впечатление. То, что в Англии, и в особенности в Америке, до сих пор не было рабочего движения, было главным козырем радикальных республиканцев везде и прежде всего во Франции. Теперь этим господам окончательно зажали рот; 2 ноября рухнула вся основа политики г-на Клемансо: посмотрите на Америку, - было вечным его припевом, - где господствует настоящая республика, там нет ни нищеты, ни рабочего движения! В таком же положении оказались прогрессисты, а также «демократы» в Германии и в Англии, где их собственное движение тоже переживает сейчас свою начальную стадию. Именно то, что движение оказалось столь резко выраженным рабочим движением и столь внезапно и мощно разрослось, - совершенно оглушило этих людей.
В Англии полное отсутствие конкурентов, с одной стороны, глупость правительства, - с другой, позволили господам из Социал-демократической федерации занять положение, о котором они три месяца тому назад не смели и мечтать. Шум, вызванный планом процессии, которая должна была следовать за шествием лорда-мэра 9 ноября (она вовсе не была задумана серьезно), а затем такой же шум по поводу митинга на площади Трафальгар-сквер 21 ноября, когда речь шла о сосредоточении артиллерии, но правительство в конце концов все же поджало хвост, - все это заставило господ из Социал-демократической федерации устроить, наконец, 21-го самый обыкновенный митинг, без пустого фанфаронства и мнимореволюционных демонстраций, неизменно сопровождаемых уличной толпой; и филистеры вдруг прониклись уважением к людям, которые подняли столько шуму и в то же время так прилично себя вели. А так как, кроме Социал-демократической федерации, никто не заботится о безработных, количество которых возрастает каждую зиму, в период хронического застоя в делах, и которые терпят чрезвычайно острую нужду, - то она и оказалась в выигрыше. Теперь здесь начинается рабочее движение, - это несомненно, - и если на первых порах плоды этого пожнет Социал-демократическая федерация, то это будет результатом трусости радикалов и глупости Социалистической лиги, которая возится с анархистами и никак не может от них отделаться, а поэтому не имеет времени поинтересоваться живым движением, происходящим у нее под самым носом. Как долго, однако, Гайндман и К° сохранят свой теперешний сравнительно разумный образ действий - трудно сказать. Я думаю, что они все же скоро опять наделают колоссальных глупостей - им невтерпеж. И тогда они увидят, что в серьезном движении это не пройдет.
В Германии час от часу не легче. В Лейпциге вынесен приговор, по которому обвиняемые в «мятеже» получили до 4 лет каторжной тюрьмы! Там изо всех сил стараются спровоцировать столкновение.
Сейчас у меня в письменном столе лежит еще 7 небольших работ: итальянские и французские переводы, предисловия, новые издания и т. д., а затем сразу приступаю к III тому.
Твой старый Ф. Э.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ [Лондон], 7 декабря 1880 г.
Пришлите мне, пожалуйста, экземпляр «Бакунистов за работой» - у меня есть только один, переплетенный вместе с другими вещами. Эта работа очень плохо напечатана, и я должен ее внимательно просмотреть. В воскресенье* днем сюда явился Солдат, его жена находится здесь уже несколько дней. Он очень доволен своими успехами. Вчера приехал и Пауль (берлинец). Так как при них я вряд ли смогу взяться за более крупные работы, то попытаюсь подготовить Вам что-либо для печати. По предисловие я предпочитаю написать сам.
Сердечный привет.
Ваш Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ПАРИЖ Лондон, 13 декабря 1886 г.
Дорогая Лаура!
Ну, наконец-то мы заставили тебя определить срок, и я надеюсь, что ты приедешь 23-го, чтобы иметь возможность перед рождеством походить немного по городу с Ним и посмотреть на рождественские магазины. И желая пресечь всякие дальнейшие отговорки, прилагаю чек на 20 ф. ст., чтобы ты смогла исполнить свое обещание.
Посылаю также письмо Тусси, которая вчера была в Вильямспорте, штат Пенсильвания, а после этого у нее будут митинги только в Балтиморе, Уилмингтоне и Нью-Йорке - причем в Нью-Йорке целый ряд митингов, с 19-го по 23-е. 25-го она выезжает. Другое письмо, от Эдуарда, пошлю завтра, мне нужно сделать несколько выписок из него. Пожалуйста, привези все эти письма с собой, когда приедешь, ибо я сильно подозреваю, что они написаны также с практической целью. Ведь и Либкнехт тоже почти ежедневно писал жене о своих путевых впечатлениях не столько ради нее, сколько ради подготовки материала для книги, на которую им уже заключен договор.
В прошлую среду приехала сюда г-жа Либкнехт, в высшей степени немецкая дама. Не прошло и суток, как она с таким пылом начала изливаться перед Ним, что это оказалось для последней чрезмерным. Уклад дома, по-видимому, образцово немецкий - сентиментальность и домашние раздоры, но последних значительно больше. Ним скоро расскажет тебе все подробнее. В воскресенье днем заявился Либкнехт, более голодный, чем обычно. К счастью, в доме нашлась вареная баранья нога, чтобы утолить его аппетит. Он все тот же старый Либкнехт, только Ним, глубже всех проникшая в тайны его домашней жизни, уверяет, что он стал немного больше филистером. То, что Тусси говорит о нем, совершенно правильно: его представление о своем собственном значении, способностях и абсолютной непобедимости поразительно. Но в то же время он ощущает смутную боязнь, что в конечном счете не является тем изумительным человеком, каким хотел бы быть в глазах других. И это ощущение вызывает у него еще большую, чем было бы в ином случае, потребность в том, чтобы другие им восхищались, и заставляет его значительно подтасовывать факты во всех рассказах о самом себе. Но его жена правильно говорит, что если бы он не был до такой степени удовлетворен самим собой, то никогда не смог бы выполнять ту работу, которую делает. Поэтому мы должны принимать его таким, какой он есть, и спокойно подсмеиваться Над многим из того, что он говорит. Своим дипломатничаньем pro aris et focis он может наделать много вреда в небольшом масштабе, но в решительный момент всегда займет правильную позицию. В пятницу Либкнехты уехали в Лейпциг.
Перси снова совершенно здоров, у него всегда бывают такие сильные припадки, но как только пройдет первый приступ, он быстро поправляется.
Каутские сняли дом по ту сторону Арчуэй - не Арчуэй Таверн, а настоящего Арчуэй - дальше. Это значит, что Шёй снимает этот дом на три года и занимает часть его со своей дочерью, довольно глупой девицей лет 18-ти, которую он привез из Венгрии, а Каутские занимают другую часть. Они начинают переезд сегодня и надеются закончить к субботе.
На прошлой неделе я получил письмо от старого Гарни; он отплыл 12 октября, слишком поздно для его состояния здоровья и, конечно, приехал с ревматизмом и подагрой. Но он никак не мог оставить Англию, которую обожает, в то время как Америку ненавидит. Он говорит, что если будет жив, то будущей весной снова вернется, чтобы жить и умереть в Англии!
Бедняга! Когда чартистское движение потерпело неудачу, он очутился за бортом, а славное время фритредерского процветания в Англии действительно могло привести человека в отчаяние. Затем он уехал в Бостон только для того, чтобы найти там в еще более широких масштабах, и к тому же господствующими, те же самые явления, те же самые черты, которые он больше всего ненавидел в Англии. А теперь, когда по обе стороны Атлантического океана начинается подлинное движение среди народов, говорящих на английском языке, он слишком стар, слишком одряхлел, слишком оторван от практической деятельности и слишком патриотичен, чтобы последовать за этим движением. Все, чему он научился в Америке, - это британский шовинизм!
Вот входит Ним и несет специальные марки, чтобы наклеить на это необычайно тяжелое письмо, а Анни накрывает на стол к обеду, поэтому я должен кончать. Ним шлет привет вам обоим. Что касается Поля, то, может быть, тебе удастся привезти его с собой 23-го. Какого черта он будет скучать в Париже на рождество, когда даже палата не заседает?
Всегда любящий тебя Ф. Энгельс
ЭМИЛЮ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН Лондон, 22 декабря 1886 г.
Дорогой Эмиль!
Был очень рад снова услышать о тебе и узнать через тебя о твоей матери и о всех вас.
Что касается твоей просьбы, то мне все-таки кажется, что с моей стороны было бы очень большой непоследовательностью, если бы я пожертвовал 150 марок в пользу Дома евангелического союза в Бармене только потому, что учреждение это, между прочим, преследует и общеполезные цели. Думаю, что твой тесть также счел бы непоследовательным, если бы ему пришлось сделать пожертвование заведомо социал-демократической рабочей кассе на том основании, что она преследует общеполезные цели. Но, тем не менее, при желании всегда можно что-нибудь сделать, а так как мне и без того всякий раз кажется довольно комичным, когда я обнаруживаю по своему текущему счету, что числюсь акционером Дома евангелического союза, то дарю тебе обе акции, и ты можешь делать с ними все, что хочешь. Прилагаю записку для Германа, который, надеюсь, уладит это дело.
Я рад, что у вас все благополучно, в особенности, что заботы о детях и внуках снова возвращают к жизни твою мать. Отсутствие отца вы все долго еще будете чувствовать как в семье, так и в деле. Он был цельный человек, заменить которого в семье нельзя никогда, а в деле - лишь с большим трудом. Тем не менее, для вас, молодых людей, очень полезно уже с ранних лет занять ответственное положение; в мое время в Германии это, к сожалению, случалось довольно редко, а между тем это совершенно необходимо для развития ума и особенно характера. Пусть себе старики развлекаются в Бармене, а летом ездят в Энгельскирхен - скорее как на курорт, чем ради дела. Лучше, если вы сами сможете вести дело - это даст вам уверенность в себе.
Однако пора кончать - через несколько минут приедет Шорлеммер из Манчестера, а завтра я жду еще гостей из Парижа. Тогда в доме будет полно народа, и работе, как и переписке, - конец. Я хотел еще до этого уладить дело с акциями и использовал с этой целью последние свободные минуты.
Итак, передай от меня особенно сердечный привет твоей маме, а также твоей жене и малышу, Герману с семьей и Морицу.
Сердечный привет тебе от твоего дяди Фридриха.
Желаю вам всем весело провести праздники и счастливо встретить Новый год!
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 28 декабря 1886 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогая г-жа Вишиевецкая!
Ваше письмо от 13 ноября так и не дошло до меня, о чем очень жалею; мне было гораздо удобнее написать предисловие тогда и, кроме того, у меня было бы больше времени.
Но прежде всего разрешите мне поздравить Вас по поводу счастливого семейного события, в котором Вы были главным действующим лицом, и пожелать доброго здоровья Вам и новорожденному.
Конечно, приложение теперь несколько устарело; так как я в известной мере предвидел это, то и предлагал написать его тогда, когда книга будет уже в печати. Сейчас предисловие крайне необходимо, и я Вам его напишу; но прежде я должен дождаться возвращения Эвелингов, чтобы получить полный отчет о положении дел в Америке. Думаю, однако, что мое предисловие будет не совсем таким, как Вы хотите.
Во-первых, мне кажется, что Вы считаете Нью-Йорк до некоторой степени американским Парижем и переоцениваете значение для всей страны в целом местного нью-йоркского движения с его местными особенностями. Несомненно, оно имеет большое значение, однако Северо-Запад с его многочисленным фермерским населением и с его независимым движением вряд ли слепо примет теорию Джорджа.
Во-вторых, в предисловии к данной книге едва ли уместна основательная критика этой теории - там даже нет необходимого места для этого.
В-третьих, я должен был бы основательно изучить различные работы и речи Г. Джорджа (большинства из них у меня нет), для того чтобы исключить возможность любых возражений, основанных на всяких уловках и второстепенных моментах.
Мое предисловие будет, конечно, целиком посвящено огромным успехам, достигнутым американскими рабочими за последние 10 месяцев, и, разумеется, коснется также Г. Джорджа и его аграрной программы. Оно, однако, не может претендовать на обстоятельное освещение этого вопроса; к тому же я не думаю, что время для этого уже настало. Гораздо важнее, чтобы движение распространялось, гармонически развивалось, пустило корни и охватило, насколько возможно, весь американский пролетариат, чем то, чтобы оно уже с самого начала шло и развивалось на безупречно правильной теоретической основе. Для ясности теоретического понимания нет лучшего пути, чем учиться на своих собственных ошибках, на собственном горьком опыте, а для целого крупного класса другого пути нет, особенно у такой исключительно практической и так пренебрегающей теорией нации, как американцы. Самое главное - это добиться того, чтобы рабочий класс вступил в движение как класс; а раз это будет достигнуто, он скоро найдет верное направление, и всякий, кто окажется помехой, - будь то Г. Джордж или Паудерли - будет выкинут за борт со своей маленькой сектой. Поэтому я и считаю «Рыцарей труда» наиболее важным фактором движения; к ним не следует относиться с пренебрежением, со стороны, а их нужно революционизировать изнутри. Помоему, многие из живущих в Америке немцев совершили большую ошибку, когда они, оказавшись лицом к лицу с мощным и победоносным движением, созданным без их участия, попытались превратить свою импортированную и не всегда правильно понятую теорию в своего рода всеспасающую догму и держались в стороне от всякого движения, не приемлющего этой догмы. Наша теория - не догма, а разъяснение процесса развития, который заключает в себе ряд последовательных фаз. Рассчитывать на то, что американцы вступят в движение, вполне осознав теорию, выработанную в более старых промышленных странах, - значит рассчитывать на невозможное. Немцы должны были бы действовать согласно своей собственной теории, - если они понимают ее, как понимали ее мы в 1845- 1848 гг., - участвовать во всяком действительно всеобщем движении рабочего класса, принимая его фактическую точку отправления такой, какова она есть, и постепенно поднимать его на уровень теории, указывая, что каждая допущенная ошибка, каждая неудача является неизбежным следствием неправильных теор
